Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Эверетт отшатнулся от Гленнона.
Гленнон, спотыкаясь о кочки, бросился в темноту, подальше от могилы. Находившийся неподалёку маяк Грейвинг посылал яркий луч. Гленнон понёсся к нему, к сестре, которая не двигалась с места.
Она указала пальцем на Эверетта:
– Я твой предвестник беды! Тебе не забрать моего брата!
Она вытянула руку и направила луч своего фонарика на призрака.
Гленнон посмотрел назад.
Эверетт попытался уклониться, но недостаточно быстро. Его поразило в то место, где было бы сердце, будь он живым человеком. Луч света упёрся в лёд, составлявший его тело. Воздух наполнился едким чёрным дымом.
Гленнон нёсся по лесу, Ли следом за ним. В одной руке он сжимал фонарик, в другой – ещё дымящееся зеркальце, радуясь, что на руках перчатки. Деревья трещали и стонали. Ветви сплетались перед ним. Корни вылезали из-под земли и ползли к ребятам.
Словно нечто проснулось под лесной подстилкой и тянулось по всему острову. Это не были призраки. Это был сам остров. Это было нечто иное, какое-то напряжение, появлявшееся каждый раз вместе с мёртвыми крысами.
Что-то прошумело в воздухе. Гленнон пригнулся, существо пролетело мимо. Гленнон посмотрел на него и чуть не налетел на дерево. Птица, совершенно лишённая перьев, сидела на ветке. Одни белые кости.
– Скорее! – проскрипело что-то внутри Гленнона, больше звериное, чем человеческое. Ему не нужно было оглядываться, чтобы проверить, не гонятся ли за ними: ощущение погони словно хватало его за пятки.
Дети выбежали из леса на грунтовую дорогу, которая вела к Грейвингу. Они уже почти добрались. Почти добрались до света…
Перед ними возник Кит. Он был в человеческом облике, не в виде призрака.
Гленнон резко остановился, Ли уткнулась ему в спину – они были так близко, – и оба упали, Гленнон на колени, Ли – на его ноги.
– Зачем ты делаешь это? – спросил Гленнон. – Я думал, мы друзья.
– Мы и есть друзья! – Кит смотрел пристально. Его глаза были полны печали, которую Гленнон уже видел на кладбище. – Мы могли бы быть друзьями всегда. Лучшими друзьями, если бы ты остался.
– Я не хочу оставаться здесь. Я хочу жить!
– Я тоже! – Кит так закричал, что Гленнон пошатнулся. – Я тоже хочу жить! Я хочу быть либо живым, либо мёртвым, но не посередине. У меня нет выбора. Ни у кого из нас нет выбора. Остров не даёт выбора. Когда я умер, у меня не было выбора!
Гленнон почувствовал, словно на него навалилась огромная тяжесть, поняв, что Кит такой же пленник острова, как и они.
– Когда корабль моего отца разбился, у меня не было выбора. Когда он утонул. Когда я выбрался на этот ужасный остров и думал, что спасся. Не было выбора, когда пришло время праздника – когда остров исчез, когда он высосал всю жизнь из меня. Он тянул из меня всё, пока ничего не осталось, пока я не умер.
Вихрь закружился возле Кита и взметнул дорожную пыль. Гленнон почувствовал вкус пыли во рту. Ему показалось, что он захлёбывается, что маленькие острые коготки царапают горло и проникают в лёгкие.
– У меня не было выбора! – Ветер утих, и Гленнон перевёл дыхание.
– Что это за праздник, Кит? – спросил он, решившись.
Человеческий облик Кита стал бледнеть, перед глазами Гленнона возникал смутный призрак.
– Из-за этого праздника я выгляжу вот так. В этот праздник остров, прежде чем исчезнуть, высасывает жизнь из каждого, кто здесь ещё живой. Твоя жизнь уйдёт прямо в остров.
Так вот, значит, как умрёт семья Гленнона, если они останутся на острове Филиппо!
– Мы с тобой встретились первый раз, когда ты проехал на велосипеде прямо сквозь меня. Остров хотел, чтобы я захватил тебя, потому что дядя Джоб и смотрители отказывались. Я должен был связать тебя верёвкой, похоронить и забрать твою жизнь. Я уже приготовил верёвку, думал, что поймаю тебя. Но тут ваш кот, этот чёртов кот…
– Это мой кот, а не чёртов! – Гленнон поднялся, сжимая в руке фонарик. Нельзя было терять времени.
Губы Кита скривились, рот раскрылся, показав внутри тьму озера Верхнего.
Гленнон швырнул фонарик в Кита и бросился бежать прочь от призрака. Ли устремилась за ним. Они забежали за поворот, где поднимался маяк Грейвинг. Его белый луч рассекал небо.
Из кустов вылетела птица-скелет и села на плечо Кита. Кит вздрогнул.
– Вы можете убежать от меня, но от острова вам не убежать! Отсюда нет пути! – закричал он. Голос у него был странный, одновременно низкий и высокий. Это был не голос Кита, это говорил остров, овладевший им.
Гравий скрипел под ногами, когда дети бежали прямо к дому третьего смотрителя. Там в дверях стоял дядя Джоб. Он держал дверь широко открытой и, не мигая, смотрел за их спины, на то, что преследовало их. Они влетели в дом и побежали вверх по лестнице. Дядя Джоб захлопнул дверь.
– Мама! – Гленнон вбежал в комнату мамы. – Мама, там призраки! Они хотят нас убить! И они… мама…
Мама всё ещё спала. Симус свернулся у неё на груди, касаясь головой её подбородка. Гленнон выхватил зеркальце и, не задумываясь, прижал его к груди мамы. Заклубился чёрный зловонный дым.
– Зеркала показывают истинную суть вещей, – повторил Гленнон слова смотрительницы Санч.
Мама зашевелилась и потянулась к Симусу.
– Зачем ты жжёшь что-то в моей комнате? – спросила она, не открывая глаз.
– Ничего я не жгу, – ответил Гленнон, – это призраки, мама!
– Гленнон, прекрати, не выдумывай.
Гленнон съёжился от её слов. Как её убедить?
– Это мир призраков, Руби, – в дверях появился дядя Джоб.
– Джоб, – мама вздохнула.
– Руби, – дядя Джоб вздохнул тоже. – Твои дети бежали через весь остров, за ними гнались призраки и ещё неизвестно кто. Я знаю, что ты понимаешь, что здесь что-то не так, так вот оно и есть. Вот что не так. Этот остров – остров призраков, и я один из них. Не лучше ли было остаться дома с мужем, каким бы он ни был? Зачем было ехать сюда?
– Не осуждай меня, Джоб, – мама широко открыла глаза, словно наполненные дымом.
– А теперь ты не хочешь смотреть правде в глаза!
Ли потихоньку попятилась из комнаты, Гленнон за ней. У него неприятно зудела спина – он оказался в центре скандала взрослых.
– Джоб, я устала, – сказала мама.
– Ты же целый день проспала, – возразил дядя.
– Да вовсе нет. Я только недавно прилегла. Эверетт заходил, и мы с ним пообедали, пока никого из вас не было. Мы пообедали, а потом я почувствовала такую усталость, что легла в постель.
В комнате воцарилось молчание. От этого молчания Гленнону стало плохо. Он сказал: