это просто потрясающее, а как «искренне и простодушно» он будет вести себя рядом с Марией Медичи, мы очень скоро увидим.

Пока же Арман Жан дю Плесси не полностью ушел с политической арены, а отважился возглавить Совет при опальной Марии Медичи в Блуа, а также стать хранителем ее печати и интендантом. Собственно, «отважился» — это не то слово, ибо назначение это было сделано с одобрения двора. Будущий кардинал вообще имел смелость довольно специфическую. Ее можно даже назвать смелостью благоразумной, ибо он все всегда хорошо продумывал и никогда не покушался на дела заведомо невозможные. В данном случае он, например, очень надеялся на скорое примирение сторон и на возвращение вместе с королевой-матерью в Париж. Подобное примирение казалось более чем вероятным, а это значило, что дю Плесси оставалось лишь проявлять терпение и ждать. К тому же роль главного посредника между королевой-матерью и королем была весьма выгодна и перспективна еще и потому, что любое смягчение напряженности в их отношениях с неизбежностью ставило бы под угрозу положение главного противника дю Плесси герцога де Люиня.

В замке Блуа Мария Медичи вела себя тихо и смиренно, и при дворе это было воспринято как полное признание поражения. Герцог де Люинь вполне разделял это общее мнение. Единственным же человеком, который очень быстро понял, что на самом деле творится на сердце у этой мстительной женщины, был Арман Жан дю Плесси.

Думая исключительно о своем собственном положении и предвидя возможные последствия развития событий, он принял решение начать тайное сотрудничество с герцогом де Люинем. Решив так, он стал регулярно посылать герцогу подробные отчеты о передвижениях и высказываниях Марии Медичи. Можно подумать, что, ведя такую интригу, он фактически шел по лезвию бритвы, но это не совсем так — Арман Жан дю Плесси даже рисковать умел благоразумно, а в данном случае сила была явно на стороне короля и де Люиня. Что же касается Марии Медичи, то он был уверен, что она простая женщина, а женщина, которую хвалят, всегда будет снисходительна. Сам он потом объяснял этот свой не самый благовидный поступок следующим образом:

«Как только мы добрались до Блуа, я поспешил уверить господина де Люиня, что он не будет иметь поводов для недовольства Ее Величеством и что все ее помыслы связаны лишь с благом государя, что случившееся больше не занимает ее мысли и что она совершенно оправилась от потрясения. Позже я время от времени отправлял ему отчеты о поступках королевы, чтобы у него не было никаких сомнений в ее лояльности».

Вот оказывается как! Чтобы не было «поводов для недовольства Ее Величеством», чтобы «не было никаких сомнений в ее лояльности»! Право же, под личиной лицемерия порок и добродетель становятся трудноотличимы друг от друга.

Всегда думавший лишь о своих собственных интересах, Арман Жан дю Плесси писал герцогу де Люиню каждый день. Он, в частности, докладывал, что королева-мать каждый вечер ходит в один дом, стоящий на окраине Блуа. В этом доме, по данным дю Плесси, жил некий пожилой господин. Будущий кардинал рекомендовал арестовать этого господина, а заодно и молодого человека, всегда находившегося при нем. Этим господином оказался ученый-астролог, с которым Мария Медичи регулярно консультировалась по поводу своего будущего. Есть также версия, что это был господин де Руврэ, ее старый парижский сторонник, тайно приехавший в Блуа, чтобы уговорить ее совершить побег.

В любом случае, когда люди герцога де Люиня приехали за ним, этого таинственного господина в доме не оказалось. В результате вся злоба была вымещена на Марии Медичи, которой запретили любые вечерние прогулки. Теперь люди де Люиня стали следить за ней круглосуточно, не оставляя ее без внимания ни днем, ни ночью.

Естественно, королеве-матери стало известно о сепаратной деятельности дю Плесси, и она совершенно справедливо назвала ее «гнусным шпионством». В результате ситуация в Блуа стала столь сложной и опасной, что уже 11 июня 1617 года будущий кардинал предпочел тайно удалиться к себе в Люсон.

Как водится, он потом объяснил этот свой поступок весьма интересно:

«Любой ценой они желали удалить меня от государыни; однако их робость и неизобретательность, вызванные страхом, помешали им принять решение приказать мне устами Его Величества оставить государыню. Все их ухищрения прибавили к их недостаткам еще и дерзость; они решили отправить моему брату гонца, дабы он тут же отписал мне, прося уехать. Так он и поступил. Я поверил ему и рассудил, что лучше будет опередить их, и отпросился у королевы на некоторое время в Курсэ — приход, который был у меня возле Мирбо. Они нашли повод отправить мне туда 15 июня письмо от короля, в котором Его Величество заявлял, что доволен моим решением удалиться в свое епископство, и велел оставаться там до тех пор, пока он снова не призовет меня».

Как видим, у таких людей, как Ришелье, во всем всегда виноваты ОНИ. ОНИ желали, ОНИ решили, ОНИ нашли повод…

У Марии Медичи по этому поводу было совсем иное мнение. Узнав о бегстве своего председателя Совета, хранителя печати и интенданта, она потребовала его немедленного возвращения, но он сказался больным, которому просто необходимо время для восстановления здоровья. Очень помогло интригану и то, что он получил приказ короля, согласно которому его лишали права покидать свое местопребывание. (15 июня 1617 года король написал дю Плесси письмо, в котором одобрил его возвращение к пастырским обязанностям и приказал не оставлять пока свою епархию.)

И тут последующее объяснение Ришелье достойно того, чтобы привести его полностью:

«Когда королева узнала о моем удалении, она отправила к королю епископа Безьерского с поручением передать следующее: она не может смириться с тем, что меня удалили от нее только для того, чтобы сделать ей неприятное и, вопреки ее пожеланиям, удержать меня. Она заявила, что очень удивлена,