У меня остался неприятный осадок, хотя я учусь, как и учился, только на «отлично». Роман сказал: «Пусть попробуют ему снизить отметки, он тут же напишет в “Комсомольскую правду”!» Я не собирался никуда писать, о чем сказал ему в резкой форме. Он так же резко ответил, что у меня все родственники враги народа, поэтому я так стараюсь. Чтобы меня не раскусили. Я сказал, что меня нечего раскусывать, я весь на виду.

Отношения у нас с ним все хуже и хуже, но с остальными нормальные.

А с Тасей как-то странно. Мы не ссоримся и не ругаемся, но перестали ходить в кино или куда-нибудь еще. То есть мы видимся только на уроках.

Может, и к лучшему. Любовь не должна мешать жизни.

15 апреля

Усиленно занимаюсь. Мне нужен только отличный аттестат. Во многие вузы с отличным аттестатом принимают без экзаменов. В военные училища тоже, если пройдешь комиссию. Это сказал Степа, он тоже собирается в училище.

22 апреля

Вчера я встретил Фрицу. Она сказала, что приезжала продавать свинину и возвращается обратно. Вечером едет с кем-то, кто едет в направлении ее села, а пока собирается пойти в кино. И предложила мне тоже пойти. Я честно сказал, что у меня нет денег на билет. Она засмеялась и сказала, что угощает.

Я не хотел ее обидеть, это же поход в кино, а не что-то. Тем более что мы пошли на фильм «Арсен» про революционера-разбойника, а не про любовь. Перед фильмом была хроника, в том числе про День рождения В.И. Ленина. А в фильме многое оказалось все-таки про любовь. И героиня очень похожа на Фрицу. Очень красивая, темноволосая, но все равно похожа, хотя у Фрицы волосы светлее. И еще Фрица немного располнела, пока я ее не видел. Мы сидели на заднем ряду, потому что других билетов не было. С самого края. Фрица спрашивала меня про то, как я живу. Я думал, что она спросит про Тасю, но она не спросила.

Про то, что случилось дальше, я должен рассказать честно.

Она сначала взяла меня за руку, а потом начала рукой меня обшаривать. Вокруг были люди, и я не мог возразить. И тут она очень тихо сказала, что уезжает в Германию. И что мы никогда не увидимся.

После кино мы пошли в какой-то дом, она там оставила свои вещи. Мы вошли в комнату, где у нее были эти вещи. Она накинула на дверь крючок и стала меня обнимать. И шептала, что это в последний раз.

И это произошло.

Я читал, что это называется помутнение рассудка. У меня было это помутнение, потому что я говорил ей, что поеду с ней в Гейбель, а потом в Германию. И что никогда больше с ней не расстанусь. Но она сказала, что меня никто не отпустит. Потом я не хотел уходить, но она меня прогоняла. Закричала, что я много о себе думаю, а на самом деле я для нее карамелька, леденец, вот я растаял у нее во рту, и вот меня нет, и больше ей не хочется. Я видел, что она нарочно меня обижает, чтобы я рассердился. И сказал ей об этом. Она сказала, что я слишком умный для своего возраста, но Ende gut – alles gut, то есть все хорошо, что хорошо кончается, поэтому надо кончить, пока все хорошо, дальше будет только хуже.

Но все-таки она оставила меня на ночь. А утром я проснулся, и ее уже не было.

Сейчас я пришел в себя.

Плохо я поступил? Да, конечно. Но не я один в этом виноват.

Предал ли я Тасю? Кажется, что да. Но, если подумать, я с Фрицей перебил в себе те желания, которые у меня были по отношению к Тасе. Не окончательно, но намного. Получается, я это сделал в какой-то степени и для Таси.

Я слишком запутался. Я себя чувствую то очень взрослым человеком, то ребенком, который хочет кому-то на что-то пожаловаться.

Иногда хочется куда-то уехать, где меня никто не знает.

25 апреля

Бабушка Мария дала мне тетрадь. Она сказала, что уезжает вместе с тетей Иммой. К сыну тети Иммы, тот где-то устроился на хорошую работу. А тетрадь ей оставил мой отец, чтобы она не читала, а просто сохранила. И она ее где-то прятала. Сказала, что не читала, но мне кажется, это не так. Иначе она не сказала бы мне, чтобы тоже не читал. Вернее, она сослалась на то, что отец просил сохранить тетрадь до его возвращения и не читать, а если почему-то не вернется, то отдать мне в 18 лет. Но она не может ждать, потому что ей надо уехать.

27 апреля

Два дня лежит тетрадь, а я не знаю, читать или нет. До восемнадцати мне еще год с лишним. И возраст ничего не значит. Я сдаю нормы на взрослую ступень ГТО, мне даже по виду все дают больше, чем 16.

28 апреля

Начал читать.

29 апреля

Прочитал за вечер и половину ночи.

Товарищ Павел, у меня поднялась буря мыслей, и я обязан поделиться с тобой, ничего не скрывая, хотя тебе не все понравится.[36]

2 сентября 1939 года

Товарищ Павел, я дал себе (и тебе) слово ничего больше не записывать до моего 18-летия.

Когда я прочитал дневник отца, во мне возникли сложные мысли и чувства, о которых я тебе написал[37]. Но я подумал, что мой дневник ведь тоже кто-то может прочитать. И не все пойдет на пользу тем, кто читает. Я решил на время прекратить вести его.

У меня ощущение, что я освободился от шелухи, слишком забивавшей мою голову. В частности, от постоянных личных переживаний. Мне теперь не до них.

На Халхин-Голе идут победоносные бои с японскими империалистами. Я мог бы уже быть там, сражаться, но меня там нет.

Фашизм шагает по Европе, немецкие войска вторглись в Польшу и скоро могут оказаться у наших границ. И опять я останусь в стороне?

И я ведь не для того, чтобы сделать военную карьеру, я этого хотел всегда. Бороться, воевать. В том числе чтобы последовать твоему примеру. Но не только. Еще причина: я не знаю, насколько виноват отец. Есть возможность, что что-то напутали слишком бойкие исполнители приказов. И я бы хотел службой Родине не искупить его вину, я в ней не уверен, но доказать за себя и за него, что мы готовы пролить кровь за наши идеи, что я сын трудового народа, как назвал свою книгу писатель Катаев, я прочитал ее с большим интересом.

Эту мысль я впервые четко сформулировал в прошлом году, в декабре. Тогда открылся новый кинотеатр «Родина». Мы шли после фильма «Митька Лелюк» – Тася, Роман и я. Тася приехала к родителям, она училась (и учится) в медицинском, а Роман остался в Энгельсе на комсомольской работе, а учится заочно.