Илья — Он опять в ступор уйдёт. И как только зацарапается, опять машину завести. Так больше шансов его в клетке удержать.

— А что, это дело! — Подхватил Радик — Оставь ключи в замке зажигания. Я открою летний домик, предлагаю там сегодня всем ночевать, там две кровати и диван.

На том и решили. Клетку опять затащили в машину. Иван, Илья и Радик пошли в летний домик спать, а Серёга и Сакатов остались на первое дежурство. Дениску я еле увела с собой, так как он непременно решил тоже дежурить, но я ему пообещала, что с самого утра его разбужу, и ему тоже достанется эта почётная обязанность — сторожить Лазутчика. Мы пошли с ним по тёмной улице домой к Фриде Анатольевне, а вокруг слышалась оживлённая речь участников всех героических событий этой ночи. Никогда ещё деревня Лепихино не вела такую бурную ночную жизнь! Возле дома Фриды Анатольевны мы с Анной разъединили связные камни и она исчезла, на прощанье махнув нам рукой.

Глава 8. Ночная битва

Утром я проснулась поздно, почти в десять часов. Ещё немного полежала, не открывая глаз. Окно у моего изголовья было открыто, лёгкий ветерок раскачивал прозрачную занавеску, и было так тихо, словно в мире не осталось ни одного звука.

Фрида Анатольевна мне сразу сообщила, что Дениска унёсся в восемь утра, чтобы дежурить у клетки с Лазутчиком. Молодец какой! Она накормила меня ароматными ватрушками с творогом, а я ей рассказала со всеми подробностями про нашу ночную охоту на Лазутчика. Она только охала и ругала его на чём свет стоит.

Я вышла на улицу, радуясь свежему ветерку, и пошла к дому Радика. Возле магазина толпился народ. Тема одна — таинственный чёрт, который сейчас сидит в железной клетке. Какая-то бабка трясла костылём и кричала, что надо в церковь его везти, и там его пусть батюшка изгоняет обратно, туда, откуда он пришёл. Я поздоровалась, и ко мне полетели вопросы о дальнейшей судьбе пленника. Что я могла сказать! Мы даже не знаем кто он, так что я только разводила руками и говорила, что это всё мы будем выяснять сегодня. Только я завернула на улицу, где живёт Радик, меня окликнула Татьяна. Я дождалась её, и мы пошли вместе.

— Оля, я сегодня так и не уснула, всё думала, почему он здесь оказался. — В её голосе чувствовалась тревога — Как будто что-то не давало мне покоя, какая-то деталь, которую я упустила. А потом не выдержала, встала среди ночи, и снова перебрала письма от моих деда с бабкой. Ну, тех, которые раньше, ещё до войны, здесь на Одине жили, а потом уехали в Абрамово. И вот что я нашла в одном из писем. Мой дед был охотником, настоящим следопытом, как и все его братья. Время было голодное, семья у него была большая, кормить как-то всех надо было, вот и приходилось охотиться. Зверь по ближайшим окрестностям был уже распуган, вот и уходили дня на три-четыре дальше, на север. Так вот, как-то поздней осенью настреляли они уток, да его брат ногу подвернул, а идти далеко, поэтому решили остаться на ночь в лесу, чтоб по темну не блудить. Развели костёр, дед веток наломал, лежанки сделал. Сидят возле огня, разговаривают. Вдруг слышат, кто-то тихим голосом поёт. Прислушались. Голос чистый, то ли женский, то ли детский. И песня такая грустная, не песня, а плач. Дед соскочил, огляделся, потом крикнул. Песня сразу пропала, оборванная на полуслове. Они подумали, что может местный кто по лесу ходил, а они его спугнули. А уже темнота кругом, видно только то, что костёр освещает, только небольшой пяточек между деревьями. Брат ещё говорит моему деду, так, смехом, не лесная ли нечисть тут вокруг ходит, людей пугает. Но моя бабка без оберегов никогда никого в лес не пускала, поэтому дед не боялся заплутать, и вообще он ничего не боялся. Отмахнулся он от этих слов, и тоже лёг на ветки, да спать собрался. А ночью его словно кто в бок толкнул. Открыл он глаза, костёр еле тлеет, холодно уже. Приподнялся он, нет никого, и опять эта песня тихая звучит. Сон пропал, он ещё веток подкинул в костёр, лежит, смотрит, как костёр потихоньку разгорается. И вдруг увидел, что между деревьями пламя их костра в чём-то блестящем отражается. Ему вставать неохота, но любопытство взяло верх, и он пошёл на отблеск. Идёт на свет, а тот как будто уступает дальше в лес. Он ещё прошёл немного, деревья реже стали, потом и совсем расступились, вышел он на большую поляну. Внезапно появившаяся в небе луна осветила её. Он ступил на поляну и вскрикнул. Вся поляна была усеяна костями людей, лошадей, кругом валялись доспехи ржавые, копья сломанные. Он сделал вперёд ещё несколько шагов, и стало ему ясно, что за побоище тут было. Воинов, чьи кости были здесь разбросаны, будто рвал кто-то на части. Кольчуги, пластинчатые доспехи, даже щиты были разорваны, будто не из металла вовсе они были сделаны, а сшиты из тряпок. Оглядел дед печальную картину эту, снял свою шапку, помолился за упокой воинов, принявших такую ужасную смерть. И снова услышал он тонкий голос, продолжавший петь свою грустную песню. Теперь он различал слова в этой песне. Скорбела вдова о том, что не вернулся муж её из похода, что заманил доблестных воинов хитрый враг, наслал на них душегубца коварного, исчадие ада, и погубил всех, и теперь даже могилы не найти их, не похоронить достойно. Слушал дед песню, и сердце его сжималось от великой несправедливости, которая когда-то свершилась здесь. Он нагнулся и поднял небольшое звено от кольчуги. Песня прекратилась, и сразу же растаяли в воздухе все останки побоища, как их и не бывало, только трава и кусты остались перед его взором. Он смотрит — а в руке нет больше того звена, которое он на поляне подобрал. Утром дед рассказал брату о павших воинах и повёл его к той поляне. А найти её не может, нет больше той поляны. А дед хорошо запомнил ночью, откуда он вышел к костру, даже тонкую ветку скрутил узлом, чтобы направление не перепутать. Поискали, поискали, да и отступились. Решили, что деду всё приснилось, навеянное печальной песней, которую он слышал в лесу. Да только дед, когда домой пришёл, и снял заплечный мешок, обнаружил в нём звено, которое он подобрал на поляне. Было оно с