пошел прочь. Пока учитель возился с обезьяной, парочка просто ушла.

– Вашу жену звали Сумиё? – спросила я, на что учитель кивнул.

– Странная она была все-таки.

– Да?

– Помнишь, я говорил, что она сбежала от меня лет пятнадцать назад? Так вот она потом моталась по всей стране и, представь себе, исправно присылала мне открытки!..

Мужчина прекратил стоять на голове и теперь сидел на камнях. Он считал свою жену чудаковатой, но и сам учитель сейчас вел себя довольно странно.

– Последняя открытка от нее пришла пять лет назад, и там стоял штамп почтового отделения того острова, куда мы ездили на выходные.

Людей на берегу стало больше. Повернувшись к нам спиной, они с энтузиазмом рылись в песке, выискивая ракушки. Слышались детские голоса. Они доносились прерывисто, как будто записанные на плохую кассету.

Покуривая сигарету и задувая дым в пустую тару из-под саке, учитель закрыл глаза. Я же пыталась вспомнить хоть что-нибудь о себе – ведь смогла же я четко вспомнить жену учителя, которую даже никогда не видела! Но воспоминаний о себе почему-то не было. Были только отблески солнечных лучей на бортах кораблей в море.

– И все-таки, что же это за место такое?..

– Похоже, какое-то промежуточное пространство.

– Промежуточное пространство?..

– Граница, так сказать.

Что разделяет эта граница? Учитель всегда сюда приходит? В очередной раз – в который, кстати? – осушив стакан, я перевела взгляд на берег. Фигуры людей слегка расплывались, как в тумане.

– Знаешь, – начал учитель, ставя на скалу пустую баночку от саке. Тара моментально исчезла. – У меня раньше, когда сын был еще маленьким, была собака. Сиба-ину. Люблю эту породу. А вот жене нравились метисы. Как-то раз она откуда-то притащила странную помесь таксы с бульдогом, представляешь? Но собака прожила довольно долго. Жена ее очень любила. А сиба, кажется, была еще до этого. Правда, она съела что-то не то, заболела и умерла. Сын долго плакал, да и мне жалко было, зато у жены – ни слезинки. Она только бесилась – злилась на нас с сыном. Когда мы похоронили собаку в саду, жена вдруг сказала сыну: «Не волнуйся, он обязательно переродится, и очень скоро».

«Но во что?» – спросил сын с опухшими от слез глазами.

«Он переродится во мне».

«Что?» – выпучил глаза сын. Да я и сам удивился – что она вообще несет?.. Как ей такое в голову-то пришло?! Каким образом это должно было утешить сына?..

«Мам, не говори ерунды», – немного сердито попросил наш ребенок.

«Это не ерунда». – И Сумиё поспешно скрылась в доме.

Какое-то время не было никаких проблем, но где-то через неделю, за ужином, Сумиё вдруг залаяла.

«Ав!» – гавкнула она высоковатым голосом, один в один с нашей умершей собакой.

Конечно, она увлекалась фокусами, так что в ловкости ей не откажешь, но этот ее лай было буквально не отличить от сиба-ину.

«Прекрати свои дурацкие шутки», – сказал я, но Сумиё не обратила внимания. Во время ужина она то и дело лаяла. И у меня, и у сына даже аппетит пропал – мы вышли из-за стола довольно быстро.

На следующий день Сумиё снова вела себя как обычно, но сын никак не успокаивался – он хотел, чтобы мать извинилась, а потому упрямо от нее не отставал. Вот только Сумиё совершенно не обращала на него внимания.

«Так он же все-таки переродился! Переродился во мне», – легкомысленно заявила Сумиё, и сына это еще сильнее разозлило.

В итоге никто из них так и не уступил. С тех пор их отношения испортились, и после школы сын нарочно поступил в университет в далеком городе, куда и переехал. Работу он нашел там же и к нам приезжал редко – даже после рождения внука. «Неужели ты совсем не хочешь увидеться с родным внуком?!» – спрашивал я. Но она безразлично отвечала: «Да не особо». А потом сбежала.

– И все-таки, что же это за место? – в который уж раз спросила я. Учитель, как обычно, ничего не ответил.

Может, Сумиё ненавидела несчастье? Ей претило жаловаться на трудности?

– Учитель, – обратилась к своему спутнику я. – Кажется, вы очень любили свою супругу.

Мужчина невнятно хмыкнул и сердито посмотрел на меня.

– Любил или нет, а она была до ужаса своенравной.

– В самом деле?

– Своенравная, упрямая и строптивая.

– А разве это не одно и то же?

– Одно и то же.

Берег совсем затуманился и пропал из виду. Мы с учителем стояли и пили в пустоте – вокруг остался только воздух.

– Где же это мы?

– Ну как «где»? Здесь.

Снизу иногда доносились голоса детей – смутные и прерывистые.

– Эх, и мы с Сумиё когда-то были молоды.

– Вы и сейчас молоды.

– Да я не об этом.

– Учитель, саке мне уже надоело.

– Давай тогда сходим на берег – ракушек пособираем.

– Их же сырыми не едят!

– Ну так давай пожарим. Разведем костерок – и пожарим.

– Поджарим?

– Хлопотное, правда, дело…

Что-то громко шумело. Это шелестели листья камфорных деревьев за окном. Люблю это время года. Дожди, правда, довольно частые, но мокрые листья так красиво блестят!

Учитель рассеянно курил.

– Это место – граница, – как мне показалось, прошептал мужчина, но я не была уверена, что он действительно произнес эти слова вслух.

– А когда вы впервые пришли сюда? – поинтересовалась я, на что учитель улыбнулся.

– Мне было примерно столько же, сколько тебе сейчас. Почему-то мне порой так хочется прийти сюда…

– Давайте вернемся в бар! Лучше покинем это странное место, – обратилась к учителю я.

– Вернемся? Но как нам покинуть это место? – спросил мужчина в ответ.

С берега доносилось множество голосов. За окном шумели камфоры. Мы с учителем растерянно замерли с выпивкой в руках. Листва на деревьях за окном призывно шелестела.

Сверчок

Мы снова довольно давно не виделись.

Не думаю, что причиной этому стал визит в то странное место, но я сама начала избегать встречи с учителем.

К бару Сатору я даже не приближалась. И на вечернюю прогулку по выходным не ходила. В торговый квартал и на старый рынок я тоже не заглядывала – вместо этого быстренько закупалась всем необходимым в супермаркете у станции. Не ходила я и в единственный в городе магазин подержанных книг, и в два других книжных – тоже. Если соблюдать все эти ограничения, то можно избежать встреч с учителем. Ничего сложного.

Все настолько просто, что при желании можно избегать встречи до конца своих дней. Я подумала, что