– Почему мне знакомо это имя? – задумчиво произнес он. Секунду спустя его тон изменился, и в нем появились ровные нотки сочувствия: – Ох. Примите мои извинения.

Его симпатия казалась искренней, и это обезоружило меня. Я снова посмотрела на него, и его светлые глаза увидели не только меня, но и то, кто я такая. Он сказал, что его зовут Дэниэл Каллард, и попросил меня посидеть с ним в пустой кухне, пока он будет курить трубку. По его словам, он ненавидел шумные вечеринки, но я уже понимала, что это неправда. Ему было двадцать четыре года, и он недавно закончил работу подмастерьем у торговца фарфором из Лондона. Он находился на раннем этапе становления собственного бизнеса по торговле китовым усом, но ему был нужен инвестор – или, как он говорил, «благодетель», что в его устах звучало странно и нелепо. Он рассказал о том, как они ловят китов, доставляют их в Лондон и разделывают в доках Ротерхита, где торговцы разбирают костяки, выбирая ребро или часть черепа. О том, что из китовой ворвани готовят масло для ламп, а из китового уса изготавливают дамские корсажи.

– Женщины лучше знакомы с изделиями из китового уса, чем мужчины, – заметил он. – Вы прикасаетесь к ним каждый раз, когда одеваетесь.

Должно быть, я покраснела. В тот вечер я вышла из своей спальни за подогретым молоком, а вернулась влюбленной. Но мне было уже двадцать девять лет. Всю свою взрослую жизнь я прожила с тетей и никогда не училась в школе, не бывала в Европе или даже в Челтенхэме, который был ближайшим к нам городом. Мой мир скукожился до размеров лесного ореха. А потом Дэниэл явился на одну из вечеринок у тети Кассандры и расколол этот орех.

Той ночью, когда я ложилась спать, моя голова была полна китами, кораблями, плещущими волнами и Дэниэлом, Дэниэлом, Дэниэлом.

На следующий день он снова пришел повидаться со мной в сырой, продуваемый сквозняками дом тети Кассандры, перед своим возвращением в Лондон. Тогда я и сказала, что он может взять мои деньги для своего бизнеса, если женится на мне. В девичестве я часто видела, как отец разбирался со своими сверстниками, когда они приходили к нам домой, поэтому сделала Дэниэлу откровенное предложение: мы сможем жить в Блумсбери, и я буду помогать ему налаживать торговлю. Сначала он был ошеломлен, потом преисполнился недоверия, а когда чай остыл, он поцеловал меня в губы.

Тетя Кассандра едва не испустила дух от потрясения, когда я сообщила ей, что собираюсь выйти замуж за человека, с которым познакомилась на кухне вчера вечером. Я знала о ее смиренной покорности перед тем, что она больше никогда не сможет избавиться от меня, особенно после того, как Амброзия вышла замуж за Джорджа, и мои перспективы, и без того весьма смутные, стали совсем безнадежными. Кассандра провела целый парад холостяков через двери своего дома в Ноусли-Парк, но, к ее большому разочарованию, я отвергла их всех. У меня было родительское состояние, и я не хотела замуж. Я не думала о замужестве, об изменении моих жизненных обстоятельств; кроме того, я была уже слишком стара для этого. Так было до тех пор, пока Дэниэл Каллард не зашел на кухню в поисках огня, а нашел меня.

Мы поженились морозным январским днем через месяц после знакомства и стали новыми жильцами в доме на Девоншир-стрит. В день свадьбы я впервые за пять лет вышла из дома, и викарий поставил стул перед кафедрой, потому что принял меня за калеку. Я боялась войти в экипаж и дрожала всю дорогу до Лондона, но Дэниэл плотно переплел свои пальцы с моими. Я смотрела на наши ярко сиявшие золотые свадебные кольца, и мне казалось, что теперь они находятся в чьих-то чужих руках.

Теперь я достала его кольцо и надела себе на большой палец. Оно почему-то никогда не бывало холодным, как будто он только что снял его. В шкатулке из черного дерева были и другие предметы: первый зуб, выпавший у Амброзии, и букетик из наших волос, – моих, Амброзии, отца и матери, перевязанный ленточкой. Там была траурная брошь, заказанная мной после смерти Дэниэла, усаженная мелкими жемчужинами, с резным изображением женщины, распростертой на надгробной плите под сенью плакучей ивы. А последней была метка с номером 627 и составной сувенир из китового уса в виде двух половинок с выцарапанными инициалами, сложенный в форме сердца.

Позже в тот день я пошла на кухню, где спросила Агнес и Марию, должна ли Элиза есть вместе со мной в столовой или вместе с ними на кухне. Они непонимающе уставились на меня, и я вздохнула.

– Как это принято в семьях вроде нашей? – спросила я.

– Ни в одной семье, где я работала, не было няни, – ответила Агнес. Ей было около пятидесяти, и она работала служанкой где-то с десяти лет.

– У меня тоже, – сказала Мария. – Мистер и миссис Несбитт были пожилыми людьми, когда я стала работать у них. Их дети давно выросли и разъехались в разные места.

– Если она будет спать вместе с Шарлоттой, значит ли это, что они должны вместе сидеть за столом? Если бы я только спросила доктора Мида…

Мария стояла у закоптелой дровяной плиты и помешивала горшок с яблочным соусом.

– Думаю, будет правильно, если она станет кушать вместе с вами, – решительно сказала она.

Вероятно, служанки уже обсуждали этот вопрос. Я их понимала: у них тоже сложился свой образ жизни в моем доме, и после стольких лет им не хотелось менять привычный распорядок вещей. Они были осторожными и недоверчивыми к новым вещам. Что ж, то же самое можно было сказать про меня. Атмосфера немного сгустилась, пока они ожидали моего ответа. Я не хотела расстраивать их, а тем более подталкивать к переходу в другой дом. Одну новую служанку можно было вытерпеть, но нанимать еще двоих было бы невыносимо.

– Значит, она будет кушать вместе с нами, – сказала я с большей убежденностью, чем чувствовала. Потом я по привычке проверила дверь и поднялась в спальню Шарлотты.

Элиза и Шарлотта сидели на полу, подогнув ноги под себя, а перед ними были расставлены куклы Шарлотты. У стены с левой стороны стояла новая кровать, застеленная свежим бельем. Должно быть, Элизе понадобилось не более минуты, чтобы разобрать свою сумку, которой нигде не было видно. Я вдруг подумала, что единственным человеком в доме, кто знал, где ей нужно питаться, была сама Элиза, но не стала говорить об этом. Она выжидающе, почти по-детски посмотрела на меня. До сих пор я почти ничего не знала о ней, но она довольно много знала обо мне. Это было весьма распространенное, хотя и досадное обстоятельство: люди очень мало знали о своих слугах, тогда как слуги досконально разбирались в своих хозяевах, особенно в их желаниях и настроениях. Мои служанки многое знали обо мне, но далеко не все. Как в огороженном дворе, некоторые места всегда остаются в тени.

– Элиза, – сказала я, – ты будешь обедать вместе со мной и Шарлоттой ежедневно в пять часов вечера.

Она кивнула.

– Спасибо, мадам.

Я размышляла, можно ли добавить что-нибудь еще; например, понравилась ли ей комната, или что в понедельник у нас день стирки. Нетерпение клубилось вокруг Шарлотты, как пар над закипающей кастрюлей. Было ясно, что я прервала ее игру. Я тихо вышла и закрыла за собой дверь. Мне больше не нужно было на кухню, и я вдруг оказалась совершенно одна. Тогда я поняла: уже долго в нашем доме было две пары: Агнес с Марией и мы с Шарлоттой. Теперь появились две новые пары, а я оказалась не у дел. Ребенок и няня, горничная и повариха… и я. Мать, вдова, хозяйка дома. Для одинокой женщины у меня было много шляпок, но мне редко хотелось носить какую-либо из них. Почему у меня вдруг не было понятия, как пребывать в мире и покое в моем собственном доме? Я вспомнила про Амброзию, про свой атлас и пошла в кабинет, чтобы изучить маршрут ее передвижений.