ведер баварского пива и шестьсот ведер медового напитка в год. Добавим к этим заводам еще один пиво-медоваренный завод купца Онохова, основанный в 1858 году и производивший в год около пяти тысяч ведер пива и две сотни ведер меда. Оноховские пиво и мед расходились в Уржуме и уезде. На этом промышленном гиганте работало шесть человек.

Лесом и хлебом торговали в Уржумском уезде несколько семей – братья Бушковы, Шамовы и Горбуновы. Все они были староверами и все государственными крестьянами. Почему-то не записывались в купцы, хотя капиталов у них было столько, сколько имелось не у всякого купца первой гильдии. Жили большей частью в селе Русский Турек, на берегу Вятки, в двух десятках километров от Уржума. Русский Турек был центром лесоторговли всей Вятской губернии. Дома у лесоторговцев были такими, что и в Уржуме… да что там в Уржуме – и в самой Вятке было немного домов, для строительства которых приглашали архитекторов из Италии, если вообще такие были. В 1902 году братья Миней и Федор Бушковы построили буксирный пароход «Лесопромышленник», ходивший сначала по Волге, а потом по Каме до конца 1950-х годов. В домах Бушковых имелся водопровод, к 1914 году появилось электричество (хотя лампочки Ильича в этих краях появились лишь в середине двадцатого века, чуть ли не при втором Ильиче), были земская библиотека, театр, парк, фонтаны, кедровая аллея… Нет, в Уржум они иногда приезжали по делам. У них и там были свои дома. Как-то раз, в 1879 году, уржумцы решили учредить стипендии для учащихся городской женской прогимназии и открыли для этого подписку как раз в клубе, в который пускали не всех. Приехавших из Русского Турека, однако, пустили. За один день подписки было собрано более восьмисот рублей. Шестьсот из них дали лесоторговцы.

Конечно, и в золотом веке Уржума случались бронзовые и даже железные годы. К примеру, четыре пожара за одно лето 1866 года. Во время первого пожара казначей Лопатин, рискуя собственной жизнью, вынес из горящего казначейства в церковную лавку все городские деньги и все казенное имущество. Во время второго загорелось масло, которое варили для окраски крыши Казанской церкви. Потом, как передавал из Уржума корреспондент «Губернских ведомостей», «нашли в городе подметное письмо, в котором неизвестный человек пишет, что „он обязался сжечь г. Уржум, что и исполнит, так что к концу августа останутся в городе одни только церкви“». Тут уж натурально началась в городе паника и люди боялись выходить из домов, опасаясь поджогов. Власти поставили на одной из городских колоколен караул и устроили постоянные дневные и ночные обходы. Что касается местной пожарной части, то она как не имела достаточного количества багров, бочек и других средств пожаротушения – так и продолжала их не иметь. В 1877-м Уржумский уезд пострадал от неурожая. Так пострадал, что пришлось просить об открытии кредита уезду из губернского продовольственного капитала на продовольствие и на посевную. В 1880 году снова пожар. Правда, сгорел всего один дом, зато это был земский дом, в котором помещались и уездное присутствие по воинским делам, и комитет Красного Креста, и ссудо-сберегательное товарищество. Как пожарная команда ни старалась, а портрет государя императора, мера роста, икона, мебель, медицинские инструменты, большая часть архивных дел, собрание узаконений и распоряжений правительства сгорели без остатка.

И еще. В «Календаре Вятской губернии» за 1884 год в статье «Поверья и обряды в Уржумском уезде» написано, что «для произведения выкидыша забеременевшие в Уржуме пьют, между прочим, купорос».

Мальчик из Уржума

Теперь оставим процветающий Уржум богатых купцов лесопромышленников и мещан с их сотнями и тысячами пудов мыла, сальных свечей, тысячами ведер спирта, водки, наливок, оставим три городские библиотеки с множеством книг, книжный склад, земскую аптеку, городскую больницу, первый в Вятской губернии потребительский кооператив, пятьдесят шесть училищ, которыми обзавелись город и уезд к концу девятнадцатого века, оставим открывшуюся в конце 1880-х метеостанцию, Уржумское благотворительное общество и устроенный им детский приют, восьмиклассную женскую гимназию, частную типографию и, как заглядывают в чулан или погреб, заглянем в Уржум ссыльных поляков, народовольцев, террористов, эсеров и первых, еще мелких, еще с незаросшими родничками, но уже опасных, как энцефалитные клещи по весне, большевиков.

Поляков сюда начали ссылать еще в тридцатых годах девятнадцатого века – сразу после «спора славян между собою». Они здесь померзли, помыкались, пожили впроголодь на съемных углах, поработали на черных работах и, как только правительство разрешило им покинуть этот негостеприимный для них край, почти все уехали домой, в Польшу. С революционерами все было не так просто. Некоторых сюда и присылать не надо было. К примеру, Егор Созонов – эсер, террорист и убийца министра внутренних дел Плеве родился в селе Петровском Уржумского уезда. Правда, в одиннадцать лет родители увезли Созонова в Уфу. В том же возрасте покинула родное село в Уржумском уезде дочь священника, впоследствии народоволка и террористка Анна Якимова, проходившая по делу об убийстве Александра Второго. Родом из села Буйского был Александр Малченко – член петербургского «Союза борьбы за освобождение рабочего класса», принимавший непосредственное участие в его создании. Малченко даже попал на одну фотографию с вождем мирового пролетариата, Мартовым, Кржижановским и еще тремя товарищами. Не помогла фотография. В конце 1929 года его арестовали и через год расстреляли как американского шпиона и контрреволюционера. С фотографии тоже убрали.

Остальные в Уржум и уезд попадали разными способами. Народник Валериан Спасский состоял в известном кружке анархиста и террориста Нечаева. Был арестован, но освобожден за недостатком улик. Заведовал сельской больницей в Уржумском уезде. Снова был арестован и отсидел в Вятской тюрьме полгода. Вернулся в Уржумский уезд и продолжал заведовать больницей до самой смерти, которая наступила от брюшного тифа в 1875 году. Спасский был безобидным революционером, если, конечно, так можно сказать. Ни подкопов, ни бомб, ни терактов не планировал. При обыске нашел у него исправник книжку Чернышевского, тетради с выписками и письмо от его уржумского товарища об аресте в Вятке еще одного революционера. Этого хватило, чтобы полгода просидеть в одиночной камере Вятской тюрьмы. Сейчас бы ему… Софья Лаврова – дочь польского повстанца, сестра жены Кропоткина, одна из организаторов его побега, последовательница Бакунина, вела пропаганду среди крестьян, жила под чужой фамилией, сидела в Петропавловской крепости, была сослана в Уржум под негласный надзор полиции, спустя два года переехала в соседний Нолинск и после освобождения укатила в Париж.

Впрочем, все это птицы большого полета, а социал-демократический кружок в Уржуме организовали не столько журавли, сколько синицы