всех наших подданных духовного и мирского чина» отстранен от регентства, власть перешла к его матери. Миних же представил Анне Леопольдовне список правительства. Себя – в генералиссимусы, Остермана предлагал пожаловать в «великие адмиралы». Черкасского оставить канцлером, а вице-канцлером сделать Головкина.

Но не тут-то было. В собственную игру включился Остерман. Сразу раскусил, что давний враг Миних под видом повышения хочет удалить его от власти. Перевести на флот, совершенно чуждый для него, да еще и в подчинение генералиссимуса Миниха! Остерман умело побеседовал с недалекой правительницей и ее мужем, что отдавать все вооруженные силы человеку, легко совершающему перевороты, было бы неразумно. Когда вышел указ о назначениях, Миних был ошарашен. Генералиссимусом стал не он, а Антон Ульрих! А для него придумали новый пост «первого министра». Остерман, награжденный флотским ведомством, сохранил пост вице-канцлера. И Головкин стал вторым вице-канцлером. Фельдмаршал возмущался – ну а Остерман отслеживал, доносил о его высказываниях.

На Бирона Анна Леопольдовна была очень зла. И за отстранение ее от власти, и за угрозу высылки, и за прошлое, как в женихи сына предлагал. Следователи получили указание накопать на смертный приговор. Свергнутому регенту вывалили обвинения в коррупции, казнокрадстве. Однако на допросах он держался умно. Попросил, чтобы ему предъявили конкретно, где и сколько он украл. Предвзятая следственная комиссия не смогла доказать ни единого факта, ни одного рубля. Правительница выражала крайнее недовольство, и за дело взялся сам Миних. Запугал Бестужева, что он может спасти себя и свою семью только свидетельствами против Бирона. Тот скис, подписал требуемую ложь. Но Бирон, ознакомившись с его показаниями, развел руками: дескать, он сам «считал бы себя недостойным жизни, будь только обвинения Бестужева истинны». Пришлось провести очную ставку, и Бестужев, увидев благодетеля, раскаялся. Просил у него прощения и признался, что оклеветал – а сделал это под угрозами Миниха. Остерман прокол соперника не упустил. Добился отстранения фельдмаршала от следствия.

А про Анну Иоанновну, лежавшую в гробу, в бурях страстей… забыли. Ведь церемонию похорон готовили Бирон с Бестужевым. Вспомнили с запозданием, погребение состоялось лишь 23 декабря. Кстати, до этого никто не намечал перенести царскую усыпальницу в Петропавловский собор. Петра II похоронили в Московском Архангельском соборе, мать и сестру Анны Иоанновны – в Александро-Невском монастыре Петербурга. А Петропавловский собор был как бы семейной усыпальницей Петра I и его близких. Но сценарий погребения, чтобы не заморачиваться, просто скопировали с готовых образцов Петра и Екатерины I. Вот и положили Анну рядом с дядюшкой и тетушкой. И при этом Петропавловка автоматически получила соответствующий статус.

Тем временем в Европе уже заговорили пушки. Да и договор с Бироном Августа III, нацелившегося прибрать к рукам Силезию, стал вдруг не актуальным. Куда более оперативным и хитрым оказался прусский Фридрих. Войны-то велись обычно в теплую погоду, когда грязища на дорогах подсохнет. Все участники грядущей схватки готовили армии к весне, а Фридрих поднял войска в декабре и двинул их в ту же самую Силезию. Причем войну Австрии не объявлял. Известил, будто оккупирует эту область из лучших чувств к Марии Терезии – чтобы ее не захватил кто-нибудь другой, те же саксонцы. За услугу, разумеется, надо будет заплатить, отдать часть Силезии ему. Но Венское правительство совсем не горело желанием уступать Фридриху свои земли. Загремели бои. Пруссаки выбили австрийцев в Богемию (Чехию), осадили их крепости.

Фридрих надумал и подстраховаться. Нахрапом, на авось, предложил союз России. Он угадал. Прусского посла Мардефельда поддержал Шетарди – все, что направлено против Австрии, было полезным для Франции. А при Анне Леопольдовне, которую никакие дела вообще не интересовали, первым министром оказался Миних! Давний друг французов и Пруссию очень уважавший. Союз с Фридрихом он заключил. В результате внешняя политика России совсем запуталась. Она получилась союзницей двух воюющих государств, еще и связана соглашением с Саксонией – опоздавшей захватить Силезию и выбиравшей, с кем же теперь драться, с Австрией или Пруссией?

Хотя союз с Фридрихом стал единственным международным актом Миниха. Остерман его подсиживал вовсю. Обыграл и альянс с Пруссией. Преподнес правительнице и Антону Ульриху, что фельдмаршал в иностранных делах некомпетентен, втянет нас в ненужную войну. А зимой Миних очень кстати приболел, и 28 января 1741 г. его ошеломили указом, что Кабинет министров из 4 человек разделяется на 3 департамента. Первый во главе с Минихом будет заведовать армией, крепостями и в придачу Ладожским каналом. Второму, Остермана, целиком передавалась внешняя политика. Но он сохранял и пост «великого адмирала», распоряжаясь Адмиралтейством, флотом. В третьем департаменте Черкасскому и Головкину передавались внутренние дела: Сенат, Синод, казна, подати.

Миних получил только то, что он имел и раньше, до переворота! Да еще и лишился самостоятельности, должен был подчиняться генералиссимусу Антону Ульриху. Он вскипел. Применил старый прием, которым неоднократно пользовался при Анне Иоанновне. Демонстративно подал в отставку. Правительница растерялась. Но Остерман с Головкиным подсказали: принять отставку немедленно, пока не передумал! Анна Леопольдовна удовлетворила прошение, и Миниху осталось только кусать локти.

И даже этим его неприятности не кончились. Дело Бирона зашло в тупик, доказать преступления не удавалось. А громкие обвинения перед народом, иностранными державами зашли слишком далеко. Без сурового приговора обойтись было никак нельзя. Но Остерман и Головкин договорились с арестованными. Бирон начал давать показания против Миниха – будто он готовил еще один переворот, в пользу голштинского наследника Карла Петера Ульриха. Фельдмаршал сам попал под следствие, был взят под домашний арест. Благодарностью за показания стал компромиссный манифест Анны Леопольдовны. За туманные и надуманные вины она приговорила Бирона с Бестужевым к смертной казни, но этим же манифестом помиловала. Бывшего регента сослала в сибирский Пелым, его братьев – на Камчатку. А приятелем Бестужева был Головкин, похлопотал за него, и его лишь выслали в сохраненное ему поместье.

Российская верхушка грызлась между собой, а французский и шведский послы высматривали, на кого же сделать ставку. После переворота Анны Леопольдовны в стране осталась только одна оппозиционная группировка – сторонники Елизаветы. Юлленборг одобрил Нолькену контакты с ней. Шетарди был против, считал пустой тратой времени и денег. Соглашался, что царевна пользуется популярностью, но крайне легкомысленна, «страсть к удовольствиям ослабила у этой принцессы честолюбивые стремления», а «советчиков же у нее нет никаких, она окружена лицами, неспособными давать ей советы» [43, с. 54–55, 99].

В этом француз был прав. Окружение Елизаветы составляла все та же группа мелких дворян: Воронцовы, братья Шуваловы – из них лидировал Петр, но возвысился он только тем, что в 1738 г. женился на закадычной подруге царевны Мавре Шепелевой. Ближайшим доверенным лицом царевны оставался проходимец Лесток. Правда,