кое о чем, — шепчу, выныривая из тумана, в который погружается мой мозг всякий раз, стоит мужчине нажать нужные кнопки на теле. Его рука уже пробралась под майку и с силой сжала грудь.

— О чем? — шепчет он, мягко поглаживая, а потом с силой сжимая упругое полушарие.

— Зачем ты учишь меня? — фраза с трудом сплелась в голове, но я должна узнать у него, должна спросить.

Мужчина замер, мышцы напряглись. Но всего на мгновение. А потом рука снова продолжила ласкать мою грудь.

— Я думал, тебе нравится учиться, — прошептал он и подхватил губами мочку моего уха.

— Я не об этом, Глеб, — как же трудно с ним разговаривать в такой момент. Но другого он мне все равно не даст. Каждый раз, стоит мне завести речь об этом, как он ловко переключает мое внимание, снова и снова доводя до оргазма.

— Маша, давай не сейчас, — шепчет этот хитрец хрипло, — я так соскучился.

Вторая рука мужчины ловко расстегнула мои джинсы и пробралась под трусики. Всхлипываю, вздрагивая, когда его пальцы коснулись нежной кожи, огладили, заскользили по складочкам и проникли внутрь.

Мозг безнадежно уплывает, а колени подкашиваются. Но я ведь помню, что хотела поговорить, все выяснить. Еще и вопрос был какой-то важный. Что-то такое, что я обязательно должна выяснить.

— Глеб, пожалуйста. — шепчу хрипло, — я ведь поговорить хотела, а он меня отвлекает. Я почти забыла обо всем на свете.

— Моя отзывчивая девочка, — шепчет, раздвигая меня пальцем и слушая мои стоны.

— Но Глеб…, — последняя попытка поговорить.

— Не забивай голову всякими глупостями, малыш, — шепчет мужчина за пару секунд до того, как главная мысль выветрилась из головы, уступая место инстинктам.

Глава 27

Глеб

Осень принесла с собой перемены в погоде и в нашей жизни. Теперь Маша каждый день уезжала в университет на лекции, а я оставался в квартире и ждал ее возвращения. Не думал, что моя жизнь сведется к долгим часам ожидания, которые старался сократить, как только мог.

За последние месяцы я привык к тому, что Маша всегда рядом. Она стала центром моей вселенной. И воплощением жизни, как таковой. Уже и не представлял себе жизни без этой девчонки.

Ее искренность подкупала, нежность растапливала старые раны, а сияющие любовью глаза сводили с ума. Только Маша умеет чувствовать так искренне. Не ожидая взаимности, не рассчитывая получить выгоду.

Она просто любила. Со всей чистотой и беспечностью первого сильного чувства, окутывая лаской и нежностью. С, немного детской, непосредственностью. Так, словно это раз и навсегда.

И я увяз в ней. Настолько, что, когда она уходила, даже на пару часов, становилось почти физически больно. Вязкое чувство, будто от меня оторвали что-то личное, важное, то, что является частью меня самого, расползалось под кожей, когда за ней захлопывалась дверь. В такие моменты я не мог понять, как жил раньше, когда ее не было. Наверное, я просто не жил, а все ждал того дня, когда она появится.

Мне нравилось в Маше абсолютно все. Ее глаза, губы, фигура, нежная кожа. Ее белокурые волосы, которые щекотали лицо по утрам, когда я просыпался, сжимая ее в объятиях. Нравилась ее первая сонная улыбка и тихое «доброе утро». Нравилось, как стонет и извивается во время оргазма. И то, как спит, свернувшись калачиком у меня под боком.

Я обожал смотреть, как она учится, задумчиво глядя в экран ноутбука и покусывая колпачок от ручки. Нравились ее вопросы, которыми она засыпала меня иногда. В такие моменты ее брови приподнимались домиком, а само личико немного вытягивалось, как у маленького ребенка.

Иногда мы выбирались на улицу, много гуляли по городу. Она настаивала на том, что это нужно нам обоим. Свежий воздух и долгие прогулки. Я то и дело ловил восхищенные взгляды мужчин, обращенные на мою девочку, и это бесило. Хотелось закрыться с ней от всего мира. Но Маша только смеялась в ответ на мою глупую ревность. И тогда ямочки на ее щеках становились глубже, а голубые глаза делались еще ярче.

Мне нравилось одевать ее. Я сам выбирал ей платья, обувь, домашнюю одежду и даже белье. Нравилось делать ей небольшие подарки, которым она всегда радовалась, как ребенок.

Иногда она находила в интернете интересные рецепты, и тогда ее запала хватало на то, чтобы сходить в магазин за продуктами и приготовить очередной шедевр. Не всегда ей все удавалось. Но это не важно. Гораздо больше еды мне доставляло удовольствие наблюдать за ней в эти моменты. Собрав волосы в пучок на затылке и высунув кончик языка, она сосредоточенно следовала рецепту, колдуя с продуктами, как самая настоящая фея.

Обучение оставалось приоритетом. Многоквартирный дом, который я подарил девушке, начал приносить доход. И теперь ей не нужно было работать в клинике. Впрочем, если бы она не уволилась, я бы оплачивал ее «командировку» столько, сколько понадобилось бы, чтобы она поняла — теперь она по другую сторону баррикад. А с этой стороны никто полы не моет.

Каждое мгновение с ней — как отдельная жизнь. Которой у меня раньше не было. Я любил ее в любом настроении и в любом наряде. Но только не в те моменты, когда она настойчиво пыталась выяснить мои мотивы.

Ее вопросы о том, зачем я все это для нее делаю, мне не нравились. Но они звучали все чаще и все настойчивее. Моего опыта хватало на то, чтобы перевести все в шутку или ловко уйти от ответа. Не нужно ей знать, что время на исходе. Однажды меня не станет, и тогда ей придется остаться один на один со своими проблемами.

Когда-то Маша сказала мне, что чудеса случаются. Моя наивная девочка, она искренне в это верит.

А вот я не уверен, что чудеса возможны. Воспоминания о больничной палате еще свежи в памяти. И возвращаться туда я не намерен. Независимо от того, что будет дальше. И, если рак не удалось победить, то так и быть.

В моей жизни было много ярких моментов, какие-то из них можно было бы назвать чудесными. Но мое главное чудо — белокурая девочка, которая, непонятно каким чудом, смогла искренне меня полюбить.

А ведь когда-то я хотел, чтобы Маша провела со мной только месяц…

Усмехнувшись сам себе, понимаю, насколько глупым я был тогда.

Отпустить ее — все равно, что перерезать себе