Вспоминаю, как меня раз за разом уничтожали. Я умирала, воскресала – и снова меня убивали…

Прошлое вернулось. От стыда выворачивает. Блюю, как девчонка. Хочу выблевать эту кинохронику, но – невозможно. Прошлое теперь со мной.

Так вот что заставляло Читатило убивать?! Вот почему я так часто думала о себе в мужском роде?!

Севка!!! Севочка мой!!!

Жертва принесена. Мы воссоединились – я и Тамара.

Пла́чу.

Смысла больше нет – ни в чем.

Я все плачу, не могу успокоиться, я вою по-бабски: Севка, Севочка мой…

Возвращаюсь в дом, расставляю на веранде ТРИ прибора. Второй, как обычно, для автора рецептов. Лепешка красуется в центре стола на деревянном круге для пиццы. Вот теперь и только теперь, когда никто меня не посмеет упрекнуть в непоследовательности, я могу принять у себя в доме моего учителя. Творца, посеявшего добро. Семена были разбросаны давно, пришло время жать.

Он пунктуален: в ночи слышно урчание мотора. Автомобиль подъезжает к воротам – точно, когда назначено.

* * *

Третий прибор – для мужа.

Я уверена в нем. Осознав, что произошло, мой муж поступит, как надо, это вам не Бобик, неспособный на мужские поступки. Санькино безумие – именно то, чем я смогу гордиться.

Зажигаю керосиновую лампу и в придачу – толстые декоративные свечи. По стенам пляшут бесовские тени. Я бы сплясала с вами, но сил больше нет.

Рассвет уже скоро.

Мэтр сидит на табурете, сутулясь, молча глядит в пол. Он хотел быть Читатило? Он умрет, как Читатило. Догадывается ли, что так скоро?

Достаю из хламовки, как мы называем кладовку, старую свою коробку, нахожу там рваную книгу без обложки и кладу ее рядом с центральным блюдом.

Что дальше? Садиться за стол и ждать, когда муж проснется?

Ничего не чувствую, совсем ничего. Режу левую руку кухонным ножом, распарываю кожу от запястья до локтя, чтобы ощутить хоть что-то. Боли нет. Абсолютно ничего нет. Кровь течет на пол веранды, привнося в картину недостающие штрихи.

Когда я выхожу на крыльцо, мэтр вскидывается:

– Ты куда?

– Аптечка во времянке, – вру.

Защелкиваю дверь. Обхожу дом и кидаю камень в окно спальни. Слышу невнятный Санькин возглас, после чего перемахиваю через забор и шагаю прочь от участка.

* * *

Милицию вызвал сосед, живший через несколько домов. Собрался рано утром в город, выкатил свое авто на узкую дачную улочку, но проехать не смог: уперся в джип, брошенный посреди улицы и загородивший проезд. Он посигналил – никто не явился. Тогда он вошел в чужой двор, выкликая хозяев, поднялся на крыльцо… Так и было обнаружено место очередной бойни, учиненной маньяком.

Джип принадлежал известному детскому писателю, объявленному в розыск как раз в связи с делом Читатило. Труп самого писателя нашли на веранде: кто-то напихал ему в рот страниц из его же книги, буквально вбил в горло бумажные комья. Умер он от удушья. Стол, как обычно, украшала людоедская инсталляция.

Пол на веранде был залит кровью.

Хозяин дачи, пьяный в лоскуты, спал на земле в огороде, сжимая в одной руке старинный штык, в другой – окровавленную детскую майку. Вокруг спящего были разбросаны человеческие останки, которые, как выяснят позже судмедэксперты, принадлежали его сыну. Экспертиза также покажет, что кровь на веранде осталась от его жены, однако труп несчастной женщины так и не будет обнаружен.

Когда пьяного привели в чувство, выяснилось, что тот невменяем. Не знает, где он и кто он. Не может дать никаких вразумительных ответов. Его госпитализировали в одну из городских психиатрических больниц на отделение судебно-психиатрической экспертизы. Впрочем, картина произошедшего в целом была ясна. Этот человек на пару с писателем убил собственного сына, тело они распотрошили, приготовили блюдо, следуя рецепту из книжки. Потом что-то не поделили, в результате хозяин дачи прикончил заодно и гостя. Оставалось неясным, кто же из них все-таки был настоящим Читатило, а кто – помощником. А также – какая судьба постигла жену хозяина…

В любом случае следствие ожидала интересная работа, в конце которой светили новые звания и разнообразные поощрения.

* * *

Некто в потертом спортивном костюме и с перевязанной рукой шел вдоль шоссе, удаляясь и удаляясь от города. Мимо проносились фуры и легковушки, однако путник не рисковал пока голосовать.

Половую принадлежность этого человека определить – вот так, с ходу, – было затруднительно. По виду – крепкая молодая женщина с мужским типом фигуры и мужской манерой двигаться… Но, может, и – красавчик-юноша, стройный, женственный, изящный.

Хотя так ли важен его (ее) пол? Куда важнее другое. Столько прекрасных детских книг ждали своего Читателя и нуждались в нем!

Вдобавок рецепты из «Поваренной книги людоеда» были реализованы далеко не все. Мало того, в огромном числе городов люди вообще не видели ни одного реализованного рецепта…

Шоссе вело к этим городам, счастливым в своем неведении.

Дом с привидениями

Екатерина Архипова

#заброшенный_дом_в_глухой_деревне

#смертельное_реалити_шоу

#экстрасенсы_против_маньяков

Ваша честь! Меня зовут Григорьева Евгения. Вы являетесь судьей по делу № 2-165/2023 г. По моему делу.

Надеюсь, письмо попадет в руки к Вам, а не к кому-то из канцелярии.

Думаю, Вы понимаете, почему я пишу. За последние полгода в прессе меня называли по-разному: соучастница бойни, сумасшедшая, лгунья и прочее. Я общалась с дюжиной газетчиков в попытке донести правду, но каждый раз слова перевирались, и то, кем я представала в итоге, пугало меня саму.

Ваша честь, от Вашего решения зависит моя судьба, а также судьба самого близкого мне человека. Потому я хочу рассказать Вам все о резне, каждую мелочь, чтобы развеять тот ореол демонизма и помешательства, что на меня навесили.

В тот день, двадцатого февраля, я пришла в лавку Лизы, моей лучшей подруги, пропустив открытие. За час до того меня выгнали с работы, и я была не в лучшем настроении. Не из-за увольнения – оно было третьим за прошедший год, – из-за Полины. Накануне я заметила новый синяк на ее спине. Муж тетки, к которой ее отправила опека, снова поднял руку. Разговоры с ним привели лишь к тому, что он запретил мне видеться с шестилетней сестрой – единственным близким человеком, что у меня остался. Мать, разумеется, не была идеальным родителем, но при всем ее безразличии она ни разу нас не ударила. Я должна была отсудить Полину у тетки, но в органах опеки мне беспрестанно