— Да что ты такое говоришь? — Надя смотрит на мать, и ей хочется плакать — мама же еще молодая, всего сорок восемь, а мозгами, да и телом уже древняя старуха. Ей уже ничего не надо. — В городе даже дети с телефонами ходят!

— То город… Ты, доча, лучше себе что-нибудь купи. — Мама осторожно отодвигает телефон.

— Никаких «лучше»! Телефон уже куплен, сим-карта уже в нем!

При слове «сим-карта» лицо мамы вытягивается.

— Сим-карта? А что это такое?

— Это очень важная штука, без нее телефон — просто железка, — поясняет Надя.

— Железка? — Мама смотрит на телефон. — Сим-карта… — Она усмехается. — Вот придумают… Сим-сим, открой дверь… — Она осторожно берет «Нокиа» и так счастливо улыбается, что у Нади щемит сердце. — Ну что сказать… спасибо, доча, теперь я, считай, олигарх! — На глазах у мамы слезы радости.

А Надя сама готова заплакать. Вот какие они, мама и ее подружки. За окном двадцать первый век, а им какую дверь ни открывай, они все к старой хате жмутся, к огороду и уборной во дворе. Нет, это не жизнь, а бесконечный кошмарный сон, только наяву. Имя из этого кошмара сильно подпортило Наде детство и юность. Оно было как прыщ на носу — при рождении ее назвали Венерой. Натерпевшись насмешек, перед получением паспорта она заявила, что будет Надеждой, и точка. Ой, что с мамой стало! Лицо растерянное, слезы на глазах, все тело мелко дрожит.

— Венерочка, это же папа твой дал тебе имя… — и смотрит жалобно.

Папаня Надин, оказывается, романтиком был, на звезды любил смотреть, блин… Имя девушка все равно поменяла — чтобы папаше насолить, если вдруг объявится. Но он так и не объявился, а у нее все наладилось. Школу окончила на отлично, поступила в институт, защитила диплом, устроилась на работу в совместное предприятие. Оплачивает съемную квартиру, деньги маме посылает, и никто не догадывается, что, имея хорошую зарплату, ради того чтобы хорошо выглядеть и одеваться, Надя живет впроголодь. Но это не вредно, а даже полезно — в двадцать восемь, благодаря диетам и косметологу, она выглядит лучше, чем в двадцать. Мама все время сердится, мол, что ж она так много ей посылает, а сама худая как палка? И деньги Наде сует, ее же деньги. Поругаются, поплачут, обнимутся. Мама спрашивает: «Когда я уже внуков буду нянчить?» Надя отмахнется — какие внуки, когда вокруг нормальных мужиков нет! Мама, умудренная своим и чужим опытом, кивнет и больше к ней не пристает. До следующего приезда.

Господи, как же ей все надоело! Надоели женатые любовники, жалующиеся на своих жен. Жалуются до тех пор, пока детородный орган из штанов не достанут, а когда спрячут, сразу забывают о плохом и бегут к своим женушкам. Осточертели холостые маменькины сыночки — толку от них ноль. Женатики хоть деньги дают, правда не все. Единственная отрада — работа. Надя не думала, что пройдет собеседование — фирма частная, хозяин — француз, зарплата хорошая, если сравнить со средней по стране. Перспективы прекрасные: вот уже второй раз в Германию в командировку посылают — все-таки научная фирма, а не что попало. Взяли Надю не из-за эффектной внешности, а потому, что она прекрасно знает немецкий и английский — у нее с детства способности к языкам. И еще, конечно, потому, что она отличный химик-органик… Почему она уверена в том, что ее взяли на работу не из-за эффектной внешности и шеф не будет с первого же дня требовать заглянуть ему в ширинку? Потому что местный шеф помешан на науке и на орхидеях. Такие, кроме работы, ничего не видят и налево не ходят.

Потом Наде показали лабораторию. Рассказали, с кем она будет работать, и девушка тут же запала на Диму. Он был здесь самым симпатичным и перспективным холостяком. Честолюбивый, из хорошей семьи: папа и мама — интеллигенты, правда, отца уже нет. Господи, как хочется жить рядом с такими людьми!

Как же ей горько! Наверное, она любит Диму, но он ее не любит, это точно. Скоро он закончит тестирование новой мембраны, и тогда в Кельне надолго не задержится. Ну скажите, неужели она плохая, если мечтает жить счастливо и благополучно? А если не плохая, то почему Дима не любит ее, такую красивую и умную? Ладно, хватит сопли распускать — преподаватель как-то рассказывал о химии любви. Она не дура, все понимает: если вещества в реакцию не вступают, то все… соединения не получится. Никогда.

Дима протянул Наде полотенце.

— Прости меня, дуру. — Она вздохнула и промокнула глаза. — Не знаю, как это я… — Надя скользнула по лицу Димы быстрым взглядом. — Если честно… — она усмехнулась, — я думала, у нас все получится.

Она комкала в руке полотенце, а он смотрел на нее и не знал, что ответить — сказать было нечего.

— Это ты прости меня… Что причинил боль. Я не хотел, честное слово.

— Да ладно… — Надя коротко засмеялась. — Жаль только, Мила теперь раззвонит везде, что я у тебя ночевала, а толку — ноль. — Она снова засмеялась. — Полный идиотизм, хуже не придумаешь.

— Ой, не преувеличивай. — Дима махнул рукой и сел на край кровати. — Пусть говорят, что хотят, им тут скучно, они как в клетке. Пусть развлекаются.

Да, работающим здесь землякам было скучно, и они развлекались как могли — уже перебывали друг у друга в постели, уже всё друг про друга узнали, уже все бары и ночные клубы облазили. Так что появление нового человека расценивалось ими как возможность влить в коллектив свежую кровь — то есть оживить людей, пребывающих в научном анабиозе, и смачная сплетня тут играла огромную роль, потому как являлась неотъемлемой частью любого коллектива, в том числе и научного. Тут она была еще более необходима, чем, например, на заводе, потому что там рабочий режим, станки, у которых надо стоять и за гулом которых не только слов не разберешь, но даже крика. Может, поэтому у рабочих быстрее, чем у ученых, в ход идут кулаки — времени на общение в обрез, сказать надо много, а с помощью кулаков донести мысль проще. Для ученых же драка — «не комильфо», да и времени у них полно, вот и сражаются они с помощью остро отточенных сплетен, хмыканья и многозначительных взглядов: «Попробуй угадай, что говорят мои глаза». Немцы-ученые этого не понимали. Они походили на хорошо отрегулированных роботов, и у каждого имелась своя строго определенная функция, а уж служебные романы были категорически запрещены и строго осуждались.

— Ну вот, ты больше не плачешь. — Дима улыбнулся.

— Ага, — в нос сказала Надя, — пойду умоюсь, а то действительно буду завтра похожа черт знает на кого.

— Ты никогда не будешь похожа черт знает на кого. Ты красивая девушка.

— А что толку? — Надя грустно улыбнулась и задумчиво посмотрела на Диму. — Скажи, тебе было хорошо со мной?

— Да.

— Ну, хоть это успокаивает. — Она тяжело вздохнула и поднялась на ноги. — Умоюсь, и будем спать…

Покачивая бедрами, Надя уплыла в ванную комнату. Глядя на нее, Дима подумал, что она действительно очень красивая, но… Но это не его женщина. Его женщина сейчас далеко.

Надя легла в постель. Дима уже проваливался в сон, когда вдруг услышал: