Однажды в сопровождении Пискунова он прогуливался ввечеру по улицам, но не наслаждался ни помпезными красотами, ни модно одетыми дамами, ни отличной погодой — редкой гостьей в этом городе. Остановившись на мосту, Кирсанов взялся руками в перчатках за парапет и смотрел на лед, сковывающий Неву, на минуту забыв о своем спутнике, проворчал:

— Назад придется ехать ни с чем. Нехорошо это — без надежды оставить его светлость князя.

— Позвольте заметить, господин Кирсанов…

Высокомерная интонация дурака Пискунова, который не мог смириться, что отправили его в качестве слуги, заставила чуть вздрогнуть задумавшегося Кирсанова. Забылся, однако. Он повернул голову и остановил взгляд на недоразумении в бекеше времен Павла I, с намотанным на шею шарфом — побитым молью и неопределенного цвета, в глупейшей фуражке не по сезону. Пискунов пружинил на ногах и похлопывал себя по бедрам, дабы согреться, но смотрел вдаль прямо перед собой, давая понять тайному агенту, что он равный.

— Извольте говорить, господин Пискунов, — разрешил Кирсанов.

Ему изрядно надоел этот демонстратор равноправия, принимавший главенство Кирсанова с трудом, но притом всем своим глупым видом показывая, что делает одолжение. Однако Пискунов, любивший длинные вступления, на сей раз был краток:

— По моему разумению, вы идете не туда-с.

— А что же, по вашему разумению, нужно делать?

— Господа из высшей знати взаправду не помнят о князе Мироне, им недосуг помнить того, от кого отказались их светлость. А уж женку из гувернанток помнить… Нет-с, сие никак невозможно-с. Надобно у дворни выпытать, у той, что постарше летами-с. Приметил я у барона старого лакея, мы с ним переговорили малость, он в услужении у их милости с крепостных времен, еще когда мальцом был. Коль посчитаете уместным, поспрашиваю о князе Мироне у старика.

— Для нас все свидетели уместны. Завтра же поспрашивай.

— Отчего ж завтра? Я и сегодня могу-с устроить с ним свиданьице. Идите в гостиницу, господин Кирсанов, и ждите там.

Иной раз он проявлял сообразительность, так что не совсем справедливо называть его дураком, однако манеры, вкус и воспитание… этими недостатками страдал не только сыщик Пискунов.

Кирсанов долго бродил по городу, думая, где еще получить сведения о вдове князя Мирона. Он поднял записные книги о рождении и смертях, браках и расторжении оных, о каторжниках и военных. Учет велся исправно, архивы содержались в порядке, Кирсанову не отказывали в помощи, куда б он ни обратился, но всего одна запись обнаружилась, что М. Г. Соколинский (титул не упоминался) поступил на службу в императорскую армию в звании подпоручика. Тот ли это Соколинский или однофамилец с похожими инициалами — неизвестно, в конце концов, не все люди усердны, не всем по душе работа писаря, отсюда и сведения скупы. Еще одно обстоятельство усложняло поиски: времени прошло много — восемнадцать лет. Но человек-то не иголка!

Пискунов постучался в номер поздно, был предельно возбужден и затребовал какой-нибудь еды. Так всегда: стоит ему поймать удачу, он наглеет и всеми способами обозначает свое превосходство, особенно противным становится, когда играет в аристократа. Все его поведение означало: Пискунов напал на след, а для Кирсанова только это и важно:

— Неужто удалось узнать о супруге князя Мирона?

— Узнаем завтра-с, — торжественно объявил тот, развалившись в кресле. — Имел я встречу со старым лакеем, правда, поначалу пожалел, что вас не взял-с. (Каково, а? Он не взял Кирсанова!) Меня ведь не впустили в дом через парадное, но я пробрался на задний двор, а там прислуга белье вешала. Попросил я ее пригласить на задний двор старого лакея Парамона, он тотчас прибыл и…

— Господин Пискунов, не могли бы вы покороче?..

— Извольте-с. Парамон дал адресок женщины, что прислуживала молодому князю и мадемуазель Селестине. Да-с, мы увидимся с кухаркой и узнаем, где нынче проживает мадемуазель Селестина с внуком его светлости. Господин Кирсанов, я безумно голоден!

— Есть пряники мятные и вода в графине, все на столе.

Конечно, Пискунов воду оставил, а пряники забрал и с гордым видом ушел в свой номер, жуя на ходу. Что ж, осталось дождаться утра…

Августовские ночи жаркие выдались, не сработали древние приметы, обещавшие спад жары и дождик, но все же на воздухе приятней, чем в комнате. София тихонько встала с постели и вышла на балкон, вдохнула воздуха, в деревне он чистый, прозрачный, какой-то густой, а в предрассветных сумерках, остыв за ночь, даже свежестью пропитан. И вообще — хорошо-то как.

В комнате шевеление — Артем маялся от жары, всю ночь ворочался, из-за него София и проснулась. Опершись руками о перила, она запрокинула голову и улыбнулась. Боже, какое богатство там, наверху, посветлевшее небо уже проглотило мелочь, остались крупные точки, которые бешено сверкали, словно в агонии перед смертью. Собственно, скоро начнет подниматься солнце, а звезды — умирать… Сзади неслышно подошел Артем, обхватил Софию руками со спины, чмокнул в шею и сонно промямлил:

— Радость моя, почему не спишь?

— Ты не дал! Так вертелся… из-за жары.

— Не-не-не, о вентиляторе забудь, нам простывать нельзя.

— Ты такой зануда…

— Сам удивляюсь себе.

Несколько минут постояли, обнявшись, — София любовалась небом, бледневшим на глазах, Артем стоял сзади и обнимал ее… Она запрокинула голову, посмотрела на него и затряслась от тихого смеха:

— Ой, не могу! Надо же умудриться спать стоя!

— Я не сплю, я медитирую.

— Артем… Давай поедем домой после завтрака?

— Почему? — открыл он глаза. — Тебя здесь обидели?

— Нет, что ты. Не могу столько есть, меня закармливают, будто я из голодного края. Да Рина с кашей съест, когда я на весы стану.

— Рина… Рина… Это…

— Подруга. Гинеколог. Я у нее на учете стою.

— А, да, да… Это хорошо, очень хорошо. Когда ты к ней поедешь на прием? Мне позарез она нужна тоже для консультации, поедем вместе. Наша убитая, между прочим, гинеколог. Так когда?

— Да хоть в понедельник с утра. А домой мы…

— После обеда поедем, — поставил свои условие Артем. — Мать с отцом уху запланировали, это же целый ритуал, не могу я лишить их счастья повариться вместе с рыбой в этой жаре. София… — Он развернул ее к себе, потянулся губами к губам. — Раз уж мы не спим…

В это время открылась внизу дверь, появилась мать Артема, зевнула и замерла, уставившись на балкон, и быстро ретировалась на пару шагов назад, потом выглянула. Дом построил еще дед, а родители постоянно пристраивали к нему части, в результате получилось строение в форме укороченной буквы «П», с тремя входами. Из одной «ножки буквы» мать смотрела на вторую, где на балконе сын целовался с невесткой, она надеялась, что София точно станет невесткой.