Но оба идут по отдельности, не держась за руки. Он не обнимает ее, не делает ни одного жеста в ее сторону. Они вообще не касаются друг друга. Иногда перебрасываются взглядами, поскольку продолжают разговаривать. Они не кажутся сердитыми друг на друга, а их разговор, скорее всего, из разряда ни к чему не обязывающих и малоинтересных для обоих. Если быть точным, говорит он один, в то время как ее глаза блуждают по зданиям, витринам и вывескам. И поэтому, неизбежно, я попадаю в поле ее зрения.

Она также мгновенно узнает меня. Приостанавливается было, но инерция увлекает ее вперед, и она спотыкается. Ее жених не смотрит на нее, поэтому ничего не замечает и ничего не делает, чтобы поддержать ее. Только когда она, опустив голову, снова ускоряет шаг, спрашивает, все ли с ней в порядке. Она рассеянно кивает и поднимает на него взгляд. Потрясенная, но взявшая себя в руки.

Интересно, представит ли она его мне, когда они подойдут поближе, спрашиваю я себя, забавляясь. И тут же сам себе отвечаю: плохая мысль.

Интересно, представит ли она его мне, когда они подойдут поближе, спрашиваю я себя, забавляясь. И тут же сам себе отвечаю: плохая мысль. Она явно смутится, увидев нас вместе, его и меня. Ему придется несладко, когда он поймет, какая реальность его ждет. Она же может испытать такое сильное чувство вины перед ним, что наплюет на наше свидание в среду.

Я не могу допустить этого. Быстро отворачиваюсь и вклиниваюсь в беседу Аделы с ее друзьями:

– Послушай, Адела, здесь все места заняты, а я есть хочу…

Включив все обаяние, на которое способен в этой экстремальной ситуации, я улыбаюсь каждому из ее друзей по очереди.

– …а твои друзья так симпатичны, что грех расстаться с ними… Что вы скажете, если мы присоединимся к вам за бранчем? Не помешаем?

Вообще-то миланцы не любят менять программу, как не любят открывать тебе дверь в час ночи, когда ты внезапно оказываешься перед ней. Но эти – настолько же миланцы, насколько и я, нет больше настоящих миланцев в этом городе, поэтому они легко позволяют себе согласиться с моим предложением. Вероятно, они так же голодны, и им так же надоело торчать у этого ресторана.

Я читаю очевидное облегчение в глазах обоих парней, которым до чертиков надоела болтовня подружек, и они опасались того, что могут потерять заказанные места.

– А что, прекрасная идея, перекусим вместе, – говорит один из них.

– Не думаю, что будет проблемой добавить пару стульев, у них большие столы, – присоединяется другой.

Одна из девушек поднимает руку, чтобы поправить прическу, хотя в этом нет никакой необходимости, и демонстрирует совершенно гладкую подмышку, которая, кажется, выстлана перламутром. Зачастую эта часть женского тела покрыта волосками, аналогичными тем, что растут у женщин на самом интимном месте, это своего рода приманка к тому, что сокрыто. Женщинам это хорошо известно или они об этом догадываются, иначе почему бы им так часто не поднимать руки, даже если в этом нет необходимости?

Приятель девушки, поймав мой нескромный взгляд, реагирует на уровне подкорки, и, едва мы делаем первый шаг по тротуару, он полуобнимает ее и притягивает к себе. Это лишний раз подтверждает мое представление о том, что под личиной любого цивилизованного мужчины скрывается самец с его инстинктом обладания самкой, готовым при первом знаке опасности метить территорию. Отбрасывая иллюзии, должен сказать, что я сам такой же.

Так что, когда путь Евы и ее спутника, который продолжает разговаривать с ней, пересекается с нашим путем, я двигаюсь в гуще компании. Остановить меня и заговорить со мной, даже если бы ей и захотелось, было бы трудно. Мы даже не здороваемся. Лишь слегка соприкасаемся взглядами, я едва заметно улыбаюсь и успеваю увидеть, как она, покраснев, с явным вызовом отвечает на мою улыбку, и вот она уже у меня за спиной. Пока.

Ее жених, я уверен, столик заказал заранее. На первый взгляд этот тип из тех, кто даже не трахается без предварительной договоренности. Он точно не обратил внимания ни на смущение своей подруги, ни на наш с ней обмен взглядами. Интересно, сказала ли она ему что-нибудь обо мне?

Готов поклясться, что нет.

– Это Луис.

– Поднимайся.

На пороге меня встречает полностью обнаженная Мануэла, за ее спиной на полу валяется пижама. Она, видимо, вспомнила, что я ненавижу пижамы и мятую одежду, и быстренько сбросила ее, пока я поднимался по лестнице. Она не говорит, как мне повезло, что я застал ее дома в воскресенье. И не спрашивает, где я был всю эту неделю. Она смотрит на меня насмешливо и вызывающе, плечи развернуты, груди притягивают взгляд. Вся ее поза говорит: мы так давно не виделись, не позабавиться ли нам?

Я захлопываю за собой дверь и жестом останавливаю ее, уже готовую повиснуть у меня на шее и поцеловать. Некоторое время разглядываю ее.

– Сейчас мы поиграем с тобой в одну игру, – говорю я медленно. – Правила игры мои.

Она стоит в паре шагов от меня. Несколько минут мы оба стоим молча, не шевелясь. Я продолжаю оценивать ее хозяйским взглядом. Вижу, как наполняются истомой ее широко распахнутые глаза, как она непроизвольно покусывает нижнюю губу, как замирают руки, повисшие вдоль бедер, как ускоряется ее дыхание в предвкушении неизвестной игры.

Мне нравится то, что я вижу.

На часах – три после полудня, и солнце проникает даже в прихожую ее двухкомнатной квартиры. Мгновенное видение Евы, с улыбкой смотрящей на своего жениха, бьет молотом в висок.

– Повернись ко мне спиной и встань на колени, – приказываю я Мануэле. – И сложи руки за спиной.

Несмотря на кажущуюся безмятежность, душу наполняет чувство какого-то странного раздражения, какое обычно вызывает что-то, что не на своем месте, или нелепая деталь картины, или диссонирующий цвет.

Она подчиняется. Я пробегаю взглядом по загорелой выгнутой спине, по расширяющимся ягодицам, опертым о пятки. Снимаю с вешалки у двери легкий шарф и быстро обматываю ее. Красная ткань пересекает ее плечо словно рана. Я опускаюсь на колени позади нее и концами шарфа медленно глажу ее шею, грудь, напрягшиеся соски, затем одной рукой неожиданно сильно сжимаю ее, в то время как другой хватаю за волосы и тяну, заставляя откинуть голову назад. Она стонет от боли и удовольствия. Я расстегиваю брюки, вытаскиваю член, прижимаюсь им к ее спине и медленно опускаю свободную руку по ее животу к венериному холму.

– Раздвинь колени. Не пятки. Только колени.

Она делает это. Я понимаю, насколько неудобная эта позиция. Каждый мускул ее тела напряжен до боли. Ее самая интимная часть на виду, открыта для прикосновения моих пальцев. И я начинаю ласкать ее, невыносимо медленно водя указательным пальцем вокруг ее клитора, то слегка дотрагиваясь до него, то убирая палец, предлагая и отнимая удовольствие. Я чувствую, как ее возбуждение нарастает, словно волна отчаянного желания, с ее губ срывается нечленораздельный вопль, и, приподняв таз и нанизываясь им на мою руку, она всем своим телом требует, чтобы я вошел в нее, взял, довел до взрыва.