Весной 1623 года представители Западной партии организовали переворот. Кванхэ-гун был отправлен в ссылку, где он прожил до 1641 года и умер своей смертью. На престол был возведен двадцатисемилетний внук Сончжо Нунъян-гун, известный под посмертным именем Инчжо. Инчжо был противником поддерживания отношений с маньчжурами. Он уничтожил то, чего достиг Кванхэ-гун, и возмездие не заставило себя ждать. «Варвары» всегда были скорыми в расчётах.

В 1626 году после смерти Нурхаци цзиньский престол перешел к его сыну Абахаю, получившему посмертное имя Тай-цзун. Новый правитель был более решительным, чем его отец. Он решил наказать Чосон, тем более, что и повод хороший имелся — «мятежники», свергнувшие законного правителя Кванхэ-гуна, заслуживали наказания от сюзерена, пусть даже и непризнанного. В начале 1627 года в чосонские земли вторглось тридцатитысячное маньчжурское войско под предводительством сына Тай-цзуна Амина. За 10 дней, практически не встречая сопротивления, маньчжуры дошли до Пхеньяна и захватили его. Вскоре они подошли к Кэсону. Создавалось впечатление, что маньчжуры захватят весь Корейский полуостров. Малочисленная чосонская армия этому воспрепятствовать не могла. Поэтому двор с бывшими в его распоряжении войсками эвакуировался на остров Канхвадо, оставив столицу без защиты. Но вместо того, чтобы идти на столицу, Амин начал переговоры.

Многие историки объясняют такую покладистость маньчжуров партизанским движением, развернувшимся на захваченных ими землях. Разумеется, стихийное народное сопротивление создавало интервентам определенные проблемы, но за один месяц нельзя было понять, насколько эти проблемы велики и неустранимы. Подлинная причина начала переговоров была иной — отец поручил Амину склонить Чосон к союзу с Цзинь, а не завоевывать его. С позиций силы, заняв более половины чосонской территории, вести переговоры было весьма удобно. Маньчжуры требовали передать им чосонские земли, лежавшие севернее реки Тэдонган, признать сюзеренитет Цзинь и послать десятитысячное войско против Мин. Корейцам удалось заключить союз на гораздо более выгодных условиях, сохранив северные территории и не начиная войну с Мин. В подписанном в 1627 году договоре обе стороны именовались «братьями» — от признания вассалитета тоже удалось отговориться. На протяжении девяти лет между Цзинь и Чосоном сохранялся мир, несмотря на то, что Чосон сохранил отношения с империей Мин.

В 1636 году, когда скорое падение империи Мин уже не вызывало сомнений, Тай-цзун решил изменить название государства с Цзинь на Цин. Переименовывая «золотое» государство в «чистое»[69], Тай-цзун ставил его на один уровень со «светлой» империей Мин[70], делал свою империю Цин законным преемником Мин, новым Серединным государством, находящимся под сенью Небесного мандата. С точки зрения конфуцианских норм такое поведение «варвара» было возмутительным и непристойным. Как может варвар ставить себя вровень с благородными китайскими императорами? Правитель Инджо неразумно не стал отправлять специальную делегацию на церемонию провозглашения новой империи и не признал Цин своим сюзереном, как потребовал Тай-цзун. В результате из дружественного государства Чосон превратился во врага империи Цин, которая к этому времени значительно усилилась. В начале 1637 года в Чосон вторглось стодвадцатитысячное цинское войско, которым командовал сам Тай-цзун. Наученные прежним опытом, маньчжуры отправили в чосонскую столицу под видом торговцев отряд в 300 человек, задачей которого было воспрепятствовать эвакуации правителя на остров Канхвадо. Однако правителю Инчжо все же удалось сбежать из осажденной маньчжурами столицы и укрыться в крепости Намхан. Двор же эвакуировался на остров Канхвадо. Однако на этот раз маньчжуры не были настроены на переговоры. Они захватили Канхвадо, а затем осадили крепость Намхан. Сознавая безысходность своего положения и желая сохранить жизнь и остатки власти, правитель Инчжо сдался и признал себя вассалом императора Тай-цзуна. Вассалитет означал ежегодные выплаты крупной дани. Наследный принц в сопровождении нескольких родственников был отправлен в Мукден (ныне — Шэньян), бывший в то время столицей империи Цин. Без заложников маньчжуры чосонскому правителю уже не доверяли. Все отношения с агонизирующей империей Мин пришлось разорвать.

На протяжении всего дальнейшего своего существования Чосон оставался вассалом Цин. Освободившись от лап маньчжурского тигра, корейское государство сразу же попало в зубы японскому дракону. Во времена японской оккупации период владычества маньчжуров казался благословенной эпохой — все познается в сравнении.

Еще в начале периода Корё корейское государство стало позиционировать себя в качестве Второго или Малого Серединного государства, уступавшего китайским империям в размерах, но не в культурном смысле. Ничего удивительного в этом не было. Корейская культура имеет древние корни и, несмотря на многие заимствования из культуры китайской, всегда сохраняла свою самостоятельность. Подобно китайцам, корейцы стремились просвещать «варваров» при условии, что те выражали покорность. Когда же «мир перевернулся с ног на голову», то есть когда варвары уничтожили Большое Серединное государство, Малое государство стало единственным хранителем «настоящей» культуры и древних конфуцианских традиций. Япония в расчет не принималась, поскольку она считалась «полуварварским» государством, получившим культуру от корейцев.

Хо Мок

Легитимность единственного хранителя древней культуры непременно должна была подкрепляться древними корнями, иначе получается несообразно. В 1667 году высокопоставленный сановник и известный неоконфуцианский философ Хо Мок издал исторический трактат «События Кореи» («Гонга»), в котором причислил все древние легенды к историческим хроникам. При таком подходе, превращавшем мифическое в реальное, корейская история оказывалась ровесницей китайской. С подобной трактовкой не соглашались многие историки последующих поколений, но никто из них не посягал на постулат о том, что корейская культура равноценна китайской. В принципе, так оно и было, ведь Корейский полуостров был заселен примерно в одно время с Восточным Китаем, но вдумчивых историков смущало отсутствие упоминания о корейских государствах в самых древних китайских хрониках, созданных ранее IV века до н. э. Эту проблему решили изящно — стали считать, что «варварами» в Древнем Китае называли всех некитайцев, а уже позднее это понятие, выражаемое несколькими разными словами, приобрело уничижительный оттенок.

Здесь надо поставить точку. Подавляющее большинство современных корейцев считают свою культуру равной китайской во всех смыслах, начиная с возраста и заканчивая значимостью. А что такое «историческая правда»? Это мнение большинства.