Не спросишь же напрямую: «Господин Туровский, что вам до этих девушек?»

– Есть подозреваемые в убийстве Кротовой?

– Подозревать можно многих, а вот улик нет, – ответил администратор. – В нашем пансионате всех опросили, в «Дубраву» тоже наведывались. В Веселках участковый чуть ли не в каждый дом заглянул. И что? Пшик!

– Может убийца быть приезжим?

– Почему нет? Прикатил, убил и был таков. Но по-моему, он здешний.

Орешкин не сомневался, что убийца – кто-то из местных. Кто-то, на кого не подумаешь. Неприметный житель Веселок или сотрудник пансионата, которого не вычислишь. Деревенские мужики часто ходят в лес либо через лес, – то за хворостом, то пешком на трассу ловить попутку. Есть еще отдыхающие. Никто за ними не следит, маршрут передвижения не фиксирует.

– Гиблое дело, – вырвалось у него.

– Ты это брось! – рассердился Туровский. – Неужто тебе невинных девчонок не жаль?

Он неловко повернулся и застонал от боли в ноге.

– Жаль, Борис Евгеньич. Еще как жаль. Хуже всего, что если это серия, будут еще жертвы. Вот когда очередную девушку прикончат, убойщики зачешутся.

– Циник ты, Орешкин.

– Я реалист.

Бизнесмен посмотрел на часы. Вечером у них с Лавровым назначена встреча в ресторане «Трактир».

Он отпустил администратора, откинулся на подушку и задремал. Приснилось, что в номер проник зять и целится ему в лоб из пистолета, приговаривая: «Я знаю, что ты сделал… знаю…»

* * *

Деревня Веселки

Двустволка, которую Лавров выбил из рук пьяного Мишани, была не заряжена. Он бросил ее на пол и погрозил алкашу пальцем:

– Плохо гостей встречаешь. Не по-божески.

– Я тебя не звал, – буркнул Мишаня, потирая скулу, куда пришелся удар. – Ты че сразу драться-то?

– А ты че сразу ружьем пугать?

– Я в подпол спустился за огурцами… и закемарил. Вдруг слышу голос чей-то, хвать ружье – и наверх.

– Ты ружье в подполе держишь?

– Ну… от дружбанов прячу. Не то стырят и пропьют. А ты зачем ко мне в дом вломился?

– Не вломился, а зашел. По-хорошему. Мать твою проведать решил.

– Че? – вытаращился Мишаня, трезвея. – Ты из собеса?

– Ага! Пенсию принес! Добавку ветерану народного образования. Из личного фонда господина Туровского.

При слове «пенсия» мутный взгляд Мишани просветлел, и в его пропитом сознании замаячил силуэт бутылки.

– Че сразу-то не сказал? Давай сюда.

Он попытался встать с пола, для чего поднялся на четвереньки, но гость помешал ему, больно лягнув ногой в бок.

– Ты че, мужик? – завопил Мишаня. – Ты че?

– Пенсия предназначена не тебе, а твоей матери.

– Я всегда за нее получаю… она ж парализованная. Уже полгода не встает. Я за ней у… ухаживаю. Мне добавка положена.

– Почему мать парализовало? – грозно спросил Лавров. – Небось ты довел?

– Она давно болеет. У кого хошь спроси. Соседка, тетка Таля, к нам приходит, стряпает и мать помогает мыть. Спроси у нее. Мать еще летом удар хватил, прямо на огороде. Надорвалась она. С тех пор лежит.

– Некогда мне по соседям бегать.

– Тогда давай бабки… – робко протянул руку Мишаня. – У нас даже на хлеб нету.

– Как же! Разинь рот шире!

– Не имеешь права… это материны деньги… заработанные…

– Я пойду у нее спрошу, давать тебе или нет.

Сын учительницы икнул и опасливо покосился на гостя из-под сивых бровей.

– Дак она ж того… почти не слышит, и язык отнялся.

Лавров присел на корточки перед Мишаней и потрепал его по колючей щеке.

– Значит, ты мне расскажешь, – ласково произнес он. – Все, как на духу. Иначе никаких денег.

– Че говорить-то?

Гость достал из кармана несколько купюр, помахал перед носом Мишани и спрятал обратно. По лицу алкоголика прошла судорога. Он громко сглотнул и облизнулся.

– Твоя мать работала сторожихой в богатом доме, на горе?

– Ну…

– А потом тот дом сгорел.

Мишаня, хоть и был на подпитии, сообразил, что тема скользкая, замахал руками.

– Она тут ни при чем, мужик! Ее в то лето радикулит скрутил. Вот те крест! – он неумело перекрестился дрожащими от пьянки пальцами. – Мать дома была, ее тетка Таля каждый день живокостью растирала. Еле выходила.

– Значит, это ты дом поджег?

От таких слов Мишаню перекосило. Он отпрянул и замотал головой.

– Вижу, что совесть у тебя нечиста, – навис над ним Роман. – Рыльце в пушку.

Мишаня в страхе, что на него опять обрушится кулак этого незнакомого мужика, втянул голову в плечи и вскрикнул фальцетом:

– Я не виноват! Не виноват! Не бей!

– Кто же, по-твоему, виноват?

– Откуда мне знать?..

Лавров выпрямился, с сожалением вздохнул и обронил:

– Ладно. В деньгах ты не нуждаешься… знать ничего не знаешь. Бывай, брат!

– Эй, мужик! – запаниковал Мишаня. – Ты не понял! Я от бабла не отказывался…

– За что тебе платить?

– Погоди…

– Чего годить-то? – Роман повернулся и шагнул к двери. – Пошел я. У меня сегодня еще дело важное есть.

– А если я кое-что видел? – крикнул ему в спину Мишаня. – На том пожарище?

Гость остановился, но не выказал особого интереса. Напротив, недоверчиво усмехнулся.

– Твои мозги, Рюмин, водка съела. Что ты мог видеть? Зеленых человечков?

– Мать тоже так сказала, – насупился тот. – Велела мне помалкивать, чтобы люди на смех не подняли. А я – видел!

– Чертей, которые в огне плясали?

– Хуже…

– Разве бывает хуже? – удивился Лавров. – Ну-ну, колись. Что там было? Огневушка-поскакушка?

Неожиданный визит незнакомца, удар в скулу и вожделенная «прибавка к пенсии», – все это поспособствовало отрезвлению Мишани. События трехлетней давности с трудом, но всплыли у него в памяти.

– Я про пожар от соседей услышал, – сообщил он. – Тетка Таля на всю улицу голосила: «Терем горит! Терем горит!». Все побежали, только дом уже догорал.

– Что ж пожарных не вызвали?

– Вызывали, как без этого. Тем летом у нас леса горели, пожарных не хватало. Пока они приехали, тушить было нечего. Залили остатки сруба водой и сразу умчались. Жара стояла, как в пекле. – Мишаня помолчал и добавил: – А у нас с дружбаном самогон закончился.