– Ныряем, Дикарка?

– Что? – бомбит рваным шепотом все мои раздувшиеся нервные клетки. – Нет… Артем, нет…

Смеюсь, чтобы загасить слегка, ага.

И командую:

– Вдыхай!

Он может делать все, что захочет…

© Лиза Богданова

Я зажмуриваюсь и вдыхаю. Готовая к погружению, замираю. Только внутри штормит, как то самое встревоженное море. Какого-либо давления, толчка, броска со стороны Чарушина – не ощущаю. Вместо этого он плавно перемещается. Оказываясь прямо передо мной, вновь всем телом прижимается.

Резко и шумно выдыхаю стремительно закачанный мгновение назад воздух.

Сердце как-то странно стучит – мощно, громко и в определенных промежутках часто, но при этом мерно пропуская удары.

Тук-тук, тук-тук… Пропуск… Тук-тук, тук-тук… Пропуск… Тук-тук, тук-тук… Пропуск…

Чувствую его ладони на своем лице. Убирает растрепавшиеся волосы за уши. Проходится большими пальцами по моим губам и подбородку. Обдает дыханием.

– Не бойся, – шепчет Чарушин. И повторяет команду: – Вдыхай.

Голос настолько хриплый… Царапает какие-то рецепторы, задевает нервные окончания и заставляет дрожать.

Мы все-таки будем нырять?

Вдыхаю.

Сразу после этого одна ладонь Чарушина скользит вниз, обхватывает вокруг талии. А вторая следует на затылок и, стягивая там волосы, вынуждает откинуть голову. К открывшейся шее прижимаются горячие губы. Вздрагивая, невольно впиваюсь ногтями в его напряженные плечи. Артем следом с силой меня сжимает. Ресницы трепещут и пропускают яркий солнечный свет, но слезятся глаза, конечно же, не от этого... Из-за свистящего запуска и разрыва какого-то снаряда за моей грудной клеткой. И они продолжают разлетаться, пока Чарушин покрывает странными поцелуями всю мою шею, оголившиеся ключицы и часть плеча. Быстро, влажно, дико. Захватывая кожу губами, задействует язык и зубы. Лижет, кусает и целует с таким страстным желанием, что у меня ноги подкашиваются. Размывается песок под ступнями. Я дрожу каждой клеточкой своего тела. Я готова упасть.

Ныряем?

Да, теперь я понимаю. С головой!

Внутри пробуждается ответное желание. Не хочу, чтобы Артем останавливался. Я схожу с ума, но понимаю, что это только от того потрясающего удовольствия, которое он сам выказывает, и которое доставляет при этом мне.

Море мягко бьет наши ноги, окутывает и как будто ласкает. Забивает слух поступательно нарастающим и так же плавно спадающим шумом. Все остальное будто исчезает. Кроме звуков моря, остается лишь наше дыхание. Все хрипы, стоны, мычание и причмокивания, которые мы на инстинктах выдаем.

Подставляюсь. Наслаждаюсь. Принимаю все искры, всполохи и взрывы. Сама что-то необычайно мощное раздаю. Нас обоих трясет. Но как приятны эти двухсторонние вибрации.

Пусть будет так… Пусть… Подольше… И дальше… Он может делать все, что захочет…

Страшные мысли. Грешные. Но я не могу их остановить.

Губы Чарушина продвигаются. Ласкают и присасываются. Язык обжигает. Зубы сладко ранят. Вся пораженная им поверхность горит и покалывает. Острыми спицами пронизывает тело. Добавляет жару внутри. Он становится бесконтрольным, буйным и стремительным.

С ноги на ногу переминаюсь, когда Артем оттягивает блузку настолько, что вылетают из петель пуговицы. Разъезжаются полы и… я чувствую его губы на своей груди. Задыхаюсь. Цепенею. Резко захватываю кислород. Слабо соображаю, когда смещается бюстгальтер, и рот Чарушина накрывает мой сосок… Он… Он его лижет и всасывает. Меня будто стрелой насквозь пробивает. Теряя сцепление с почвой, так сильно дергаюсь, что в голове все сотрясается. Резко распахиваю глаза – солнце ослепляет. Изо рта чересчур странные звуки вылетают. Отталкиваюсь. Брыкаюсь всеми возможными способами. Это удовольствие чересчур мощное и настолько пугающее, что я будто действительно безумею.

Чарушин отрывается. Слабо вижу, как поднимает голову, смотрит… Решительно прижимает меня к себе.

– Ш-ш-ш… Все нормально, Дикарка, – вроде как в голосе привычное веселье, но в то же время остается эта разительная хрипота.

У меня же внутри все шумит, горит и качается. Не сразу удается продышаться и проморгаться. Тряска продолжается. Сердце, словно бешеный зверек, заходится. Но я обнимаю Артема в ответ. Сама к нему приклеиваюсь.

Что такое сейчас было?

Что он делал?

Зачем?

Лучше не думать. Не осознавать, насколько это неправильно и греховно. Нет, не буду… Не буду.

– Дышишь, Дикарка?

Голос Чарушина входит в мое тело с каким-то гулом. И еще долго там, как эхо, отражается. Молчу, только чтобы стихли отголоски. Переключаюсь на свое задушенное, будто размеренно-охающее дыхание. Какое-то время слушаю его.

– Лиза? – окликая, гладит ладонью по голове, затылку, спине. – Дышишь?

– Да…

– Испугалась?

– Немного… – честно признаюсь. И тут же спрашиваю: – Зачем ты так… Что это было?

Чарушин смеется. Ощущаю, как эти звуки вибрируют у него в груди, как с силой бьется сердце.

– Небольшое погружение, Дикарка. Я же предупреждал, – вроде как отшучивается. И вместе с тем звучит это заявление достаточно внушительно. Особенно когда Артем, понижая голос, интересуется: – Теперь ты любишь море?

Я люблю тебя…

И все. На этом точка. Такая жирная и твердая, что мне самой страшно.

Как мне отлипнуть от него, если я после всего, что произошло, боюсь смотреть ему в глаза?

Ничего не было… Ничего страшного…

– Лиза?

– Ммм?

– Ты не ответила на мой вопрос. Тебе понравилось море? Ты его полюбишь?

– Ты издеваешься? – шумно выдыхаю, прижимаясь губами к горячей и ошеломительно гладкой коже его груди.

Мне нравится касаться Чарушина. Руками и губами. Так же, как он меня. И я ничего не могу сделать с этим осознанием. Просто принимаю его, как данность.

– Нет, я не издеваюсь, – тут уже полная серьезность в голосе. – Мне очень важно знать, что ты чувствуешь.

– Я… Да… Тебя… М-м-м… – язык заплетается, как в первые минуты после выхода наркоза. – Я хочу сказать… Да… Мне понравилось море… Я уже его люблю… Только ты… Артем, ты божился, что не будешь меня целовать.

– Речь шла только про губы, – парирует этот нахал. – Верхние.

– Что?

Не сразу понимаю, что он имеет в виду. А когда понимаю… Отталкиваясь, шагаю резко назад. Стягиваю верх блузки пальцами. Не глядя на Чарушина, бросаюсь к берегу. Отстраненно отмечаю, что весь низ мокрый. Это плохо, но полноценно сосредоточиться на этом не получается.