к конфедеративным формулировкам, отмечая, что федерализм («сильный центр – сильные регионы») больше не приемлем для региональных лидеров, независимо от того, верил ли он в глубине души, что конфедерализм когда-либо сможет обеспечить устойчивое равновесие. «Новые, беспрецедентные» формы государственности были для него терпимы, даже желательны, пока они не предполагали формального отделения и разобщения составных частей ранее существовавшего государства. Все что угодно, лишь бы сохранить формальную преемственность и юридическое существование государства; все что угодно, лишь бы избежать формального распада и конфликтов, которые, как он утверждал, могут возникнуть; и конечно, все что угодно, чтобы сохранить должность, которую он занимал, и положение дел, без которого его пост прекратит существовать[126].

Защита Горбачевым советской государственности значила нечто большее, чем просто защиту политико-организационной формы; речь также шла о защите весьма ценной политической общности. Он четко сформулировал концепцию такой политической общности, которая являлась бы интернационалистической и этнически инклюзивной и представляла бы собой «уникальную цивилизацию» с «общей судьбой». В своей риторике он превозносила Советский Союз как цивилизацию, которую стоит сохранить, и предупреждал об ужасных последствиях попытки разъять компоненты органически естественного образования. Таким образом, сохранение общей государственности он считал предпосылкой для объединения народов, проживающих на территории СССР. В феврале 1991 года он отмечал:

Идя на референдум, обдумывая свою позицию, каждый из нас должен понимать, что по сути речь идет о судьбе нашего государства и каждого народа, о нашей общей судьбе. <…> Можно с полным основанием сказать, что в стране сложилась уникальная цивилизация, являющаяся итогом многовековых совместных усилий всех наших народов[127].

Неохотно покидая свой офис 25 декабря 1991 года, Горбачев высказал нации свои наибольшие опасения: «Самое губительное в этом кризисе – распад государственности. И сегодня меня тревожит потеря нашими людьми гражданства великой страны – последствия могут оказаться очень тяжелыми для всех»[128].

В защиту перемен

В этот период Горбачев также чувствовал, что необходимо ответить на реакционные вызовы, поскольку последние грозили сорвать перестройку и полностью остановить процессы преобразований. Таким образом, он отвергал рациональные доводы тех, кто «ударился в панику» перед лицом все более автономных общественных сил, кто заявлял, что «и демократия, и гласность – это чуть ли не бедствие», тех, которые «теряют уверенность, сдают позиции», кто «видит чуть ли не угрозу социализму» [Горбачев 1987–1990, 6: 568; 7: 477, 487–490], рассматривает эти изменения как крушение, распад и крах всего, как настоящий конец света, кто поддался необоснованным опасениям[129].

Как объяснял Горбачев, такие люди не понимали, что перестройка – это путь к более справедливой, гуманной системе, в которой будут достигнуты и сохранены самые заветные цели социализма. Но коммунистическая партия сможет сохранить свою ведущую роль – де-факто, если не де-юре, – только при условии, что она сама изменится. Консенсус в отношении такой ее ведущей роли может быть достигнут только в том случае, если компартия изменит свои методы правления. Такое самопреобразование должно гарантировать, что партия и ее кадры сохранят свою гегемонию в рамках существующего политического строя:

Теперь же, когда все общество пришло в движение, когда процесс демократизации пошел вглубь и вширь, когда он выносит на поверхность общественной жизни и новые силы, и новые проблемы, требующие обсуждения и решения, на этом пути мы все чаще наталкиваемся на инерцию старого мышления, на желание прибегнуть к старым методам, притормозить идущие процессы. Вот где противоречие возникает!

А кое-кто даже начинает паниковать и видит чуть ли не угрозу социализму, всем нашим завоеваниям от такого разворота демократических процессов в стране.

Нет, товарищи, мы должны сегодня заботиться не о том, чтобы притормозить народную инициативу и самодеятельность. Задача как раз в том, чтобы партия возглавляла процесс нарастания общественной активности народа, задавала тон и укрепляла в нем созидательные начала в интересах революционного обновления социалистического общества, в интересах перестройки. Вот в чем суть вопроса [Горбачев 1987–1990, 7: 487–490].

Ставки были высоки. Если партия пойдет по этому пути, она «получит еще большую поддержку трудящихся». Если этого не сделать, то «будет нанесен непоправимый ущерб» [Горбачев 1987–1990, 7: 490]. Отвечая тем, кто рассматривал это как ослабление руководящей роли партии, Горбачев был резок:

Диалог партии с трудящимися – это не слабость и не превращение КПСС в дискуссионный клуб. Если слабость в том, чтобы вести диалог со всеми слоями общества, то я тогда не знаю, что такое мужество. <…> А не действовать по схеме: разрешить – не разрешить, пустить – не пустить. Это все прошло уже [Горбачев 1987–1990, 7: 491][130].

Ту же логику Горбачев использовал и в отношении экономической реформы. Выступая перед аудиторией из партийных кадров, он настаивал на том, что переход к рыночной экономике просто необходимо ускорить. Это не будет означать реставрацию капитализма; при этом он не откажется от социалистических ценностей. Ускорение объективно необходимо для повышения уровня жизни. Времени на раскачку нет:

Выход из сложившейся ситуации мы видим в ускоренном переходе к регулируемой рыночной экономике. Нам надо, наконец, преодолеть колебания в этом отношении… и понять, что переход к рынку нужен не сам по себе, а для того, чтобы выйти на новые формы экономической жизни… <…> Необходимо договориться по этому вопросу, товарищи, хорошо понять суть перехода к рыночной экономике и обязательно договориться. Другого не дано. <…>

Обществу навязывается представление, будто движение к рынку – это возврат к капитализму. Ничего более несуразного трудно придумать[131].

Но даже предупреждая радикалов о недопустимости отделения от СССР, Горбачев также предупреждал реакционеров и консерваторов, что Советский Союз больше не может позволить себе оставаться унитарным тоталитарным государством. Промежуточное решение, сказал он на встрече с представителями компартии Украины в сентябре 1989 года, могло бы снять многие межэтнические противоречия. Это решение должно быть основано на «демократии и равенстве, взаимном уважении и свободном развитии народов»; оно должно было бы сформировать новый образ нашей Советской федерации, гармонично сочетающий интересы национального суверенитета и развития с общими интересами союза народов нашей страны[132]. Чтобы остановить конфликты, угрожавшие разорвать страну на части, потребовалось «ускорить радикальную трансформацию Советской федерации» – в сочетании, признавал он, с «решительными мерами» (то есть с принуждением под угрозой силы)[133].

Горбачев – центрист под огнем критики: XXVIII съезд КПСС (июль 1990 года)

Горбачев построил свой авторитет, заявив о своей способности объединить умеренные силы на левом и правом фланге советского политического спектра. По мере того как уровень политической поляризации