обязанности генерального секретаря КПСС и президента СССР[111]. После этого Горбачев продолжил ослаблять центральные органы партии. В июле 1990 года он произвел чистку и реорганизацию Политбюро, после чего стал созывать заседания этого органа все реже и реже. Он создал два новых органа для принятия решений на высшем уровне, Президентский совет и Совет Федерации, причем ни у одного из них не было независимых источников власти, через которые можно было бы противостоять ему самому. Новое Политбюро стало маргинальным политическим органом. Без руководителей государственной, военной или полицейской бюрократии Политбюро перестало быть олигархией элит, способной претендовать на то, чтобы диктовать политику во всех сферах жизни или попытаться подчинить Горбачева дисциплине коллективного руководства. Имея доверенного заместителя, отвечающего за повседневные дела партии, Горбачев смог сосредоточиться на государственных делах, будучи уверен, что Политбюро не удастся стать ни единой, ни слишком настойчивой силой. Наконец, будучи избран на пост генерального секретаря съездом партии, а не ее Центральным комитетом, Горбачев создал прецедент, благодаря которому он более не должен был нести ответственность перед ЦК.

Не стоит поддаваться впечатлению, будто Горбачев не осознавал, что для отражения нападок политических врагов нельзя обойтись без грубой силы. Он не был настолько наивен, чтобы полагать, что, опасно балансируя между ними посредством уговоров и риторики, он сможет и дальше «уравновешивать» противостоящие силы в политической элите и обществе. Он, по всей видимости, держал в голове и непредсказуемый фактор в лице КГБ, к которому в 1985–1989 годах относился с осторожностью (возможно, вспоминая ту ключевую роль, которую комитет сыграл в свержении Хрущева) [Tompson 1995, ch. 10]. Его чистки и реорганизация партийного, министерского и военного командования не распространялись на КГБ, хотя в 1988 году он сместил В. М. Чебрикова с поста председателя этой организации после того, как тот поддержал антиперестроечный манифест Нины Андреевой. Хотя многие сотрудники КГБ сетовали на «эксцессы» гласности и демократизации, их функции фактически даже расширились в таких сферах, как внешняя разведка, контрразведка и особенно промышленный шпионаж[112].

Короче говоря, Горбачев пытался усилить законодательные органы государства, ослабляя исполнительные и законодательные органы коммунистической партии, одновременно укрепляя свои формальные административные полномочия внутри каждой из них и полагаясь на КГБ как средство защиты государства от краха. В случае с новыми законодательными структурами, однако, его способность защититься от их неповиновения осложнялась отсутствием у него полномочий оказывать покровительство этим учреждениям. Горбачев инициировал, а затем ускорил передачу власти от «королей» (компартии) «народу»[113], и таким образом его формальная власть становилась все более зависимой от его способности сохранять легитимность и авторитет как политика и человека, способного решать проблемы. Это было опасно для лидера, который уже переживал кризис власти. Командование КГБ оставалось верным ему только до тех пор, пока он поддерживал это учреждение, чтобы предотвратить распад СССР. После того как Горбачев весной 1991 года снова вступил в союз с радикалами, председатель КГБ Крючков начал подготовку к попытке государственного переворота, состоявшейся в августе 1991 года[114].

Изменение направления в стиле руководства Горбачева

Советских лидеров, какими бы ни были их стратегии по укреплению авторитета и консолидации власти, также можно отличить по тому, до какой степени они реализовывали свое персоналистическое лидерство по отношению к своим советникам и коллективному лидерству. Персонализм Сталина был случаем экстремальным: деспотичным и смертоносным. Персонализм Хрущева был капризным и своевольным, но не был ни деспотичным, ни смертоносным. На всех этапах своего правления Хрущев часто объявлял об общественных инициативах, не консультируясь с коллективным руководством, а иногда публично унижал других членов Политбюро. Напротив, Брежнев, будучи «первым среди равных» (в силу своих должностных полномочий) и реализуя лидерство, которое неуклонно повышало его статус в коллективе, вел себя скорее как председатель правления, нежели как персоналистический лидер. Он работал через коллектив, не обходя его.

Где поместить Горбачева в этом спектре, от крайне персоналистического до сугубо исполнительного стиля работы? На первых двух этапах его правления (1985–1989 годы) я бы поместил его где-нибудь в середине континуума, но ближе к исполнительной части. Его радикальные соратники и помощники утверждают, что он проявлял относительно консультативный стиль руководства и был терпим к критике [Brown 1996: 389, fn. 9]. Несмотря на то что он осуществлял новаторское лидерство, он уважал нормы лидерства коллективного, подчиняя себя коллективной дисциплине – например, заранее согласовывая речи и политические инициативы. Горбачев сочетал уверенность в себе и эгоцентризм с выдержкой, рассудительностью и сдержанностью; он проявлял как личную настойчивость в политике, так и уважение к руководящей роли Политбюро. Он обычно не поддавался порывам и публично не унижал членов своего Политбюро. Его способность скрывать свои истинные мысли и заставлять различных членов руководства поверить в то, что он их поддерживает, была манипулятивной, но неконфликтной. Он часто выступал посредником в разногласиях, имевших место в Политбюро. Например, в декабре 1986 года Горбачев объявил перерыв в его заседании без принятия решения, заявив, что дебаты стали настолько жаркими, что он опасается раскола в Политбюро. Спустя какое-то время после дела Нины Андреевой весной 1988 года Лигачев на заседании Политбюро подвергся такой резкой критике, что Горбачев начал его защищать и «пытался примирить обе стороны» [Черняев 1993: 122–123, 207].

В то же время можно ожидать, что мы найдем в стиле горбачевского руководства и персоналистические элементы. Нам известно (из его биографии), что в свои комсомольские дни он был прирожденным лидером, уверенным в себе, напористым, но при этом умел и внимательно слушать собеседника. Его уверенностью в себе и эгоцентризмом можно объяснить некоторые из наиболее патерналистических компонентов его личного общения в то время, когда он уже стал генеральным секретарем. Так, Горбачев обычно обращался на «ты» к коллегам, подчиненным и даже к незнакомым [Черняев 1993:7; Болдин 1995:221–222; Бурлацкий 1997:126]. Он часто говорил о себе в третьем лице [Черняев 1993: 104; Грачев 1994: 181][115]. Такая его привычка явно раздражала соратников и помощников, которые позже расстались с Горбачевым, и это дало его главному сопернику (Лигачеву) повод сказать, что того привлекает аура «просвещенного монарха» [Ligachev 1993:98,124].

В своих воспоминаниях помощники и соратники Горбачева, как сторонники жесткой линии, так и умеренные, сходятся в том, что он часто настраивал людей друг против друга [Грачев 1994: 132; Болдин 1995: 163, 208, 240][116]. Горбачев, как говорит его близкий сторонник, настраивал Лигачева против Яковлева и наоборот: каждый из них делил с другим примерно половину ответственности за идеологию, которая до января 1982 года находилась в руках М. А. Суслова