На одной из вечеринок его богатых друзей я увидела до боли знакомое лицо. Сначала даже не могла поверить собственным глазам. Но по мере осознания становилось всё хуже и хуже.

— Что с тобой, Серафима? — вглядывался в моё побелевшее лицо, пока я со всей силы сжимала его руку.

Я не знаю, что ему ответить.

Кажется, что это всего лишь галлюцинация. Можно потрясти головой и прогнать её.

Она выглядела потрясающе. Чего греха таить. От неё исходила какая-то особая аура. Думала, что жизнь наказывает тварей, бросающих детей. Но нет. Судьба к моей матери оказалась весьма благосклонна.

На лице ни морщинки, фигура такая, будто и не рожала ни меня, ни Аню. Издали ей можно было дать немного за тридцать.

Инна увидела меня. Сначала мазнула взглядом, а затем вернулась, чтобы изучить подробнее. Равнодушно салютовала мне бокалом шампанского и с куда большим интересом принялась рассматривать моего спутника.

Мне стало плохо. Тошно. Дурнота накрывала.

— Нехорошо что-то, — отвожу взгляд, не хочу, чтобы он понял.

— Я тебя провожу на воздух.

— Нет! — протестую. — Мне нужно побыть одной. Пожалуйста. Я тебе потом объясню.

Смотрит хмуро. Я уже изучила этот взгляд. Ему не нравилось упускать важные детали из своего поля зрения. А сейчас он не понимал причины резкой перемены моего настроения.

Удаляюсь, пошатываясь на высоких каблуках, словно перебрала с алкоголем. Меня буквально трясло.

Ненависть бывает разной. Наверное, не знаю. Я если и ненавидела, то люто. Не умела ничего делать на девяносто девять процентов. Только на сто.

Впрочем, людей, удостоившихся столь сильных эмоций, в моей жизни было не так много. Но на первом месте, безусловно, стояла мать.

Это благодаря ей я узнала, что такое ощущать себя отвергнутой. Нелюбимой. Брошенной и одинокой маленькой девочкой. А затем, став чуточку старше, её усилиями я познала внимание мужчины, которое слишком рано погрузило меня во взрослую жизнь. Но я даже скрываться от него дома не могла. Потому что она поселила его рядом.

Это из-за неё я ощущала постоянный страх. Когда шла домой — что увижу его там. Что он будет смотреть на меня, приставать. Домогаться. Когда находилась в своей комнате, что напьётся и будет ломиться в дверь.

А когда на пороге появилась Аня, я ненавидела мать и за неё тоже. Потому что находила в ней отражение себя, видела, как выглядит брошенный ребёнок со стороны. Только Аня мягче меня. Не знаю, способна ли на ненависть, как я. Поэтому я ненавидела за нас обеих.

И эта ненависть во мне цвела, распускалась, словно бутон розы с чёрными лепестками и острыми шипами, в самом центре груди.

Сначала я пыталась её простить. Ведь все говорят, что нужно прощать. Но от одной этой мысли я начинала задыхаться.

И только сейчас поняла, что не могу. Не могу забыть. Не могу зло спустить с рук.

— Какой ты красивой стала.

Вздрагиваю и оборачиваюсь.

— Вся в меня.

Изучаю её с близкого расстояния. И думаю, а как бы выглядел папа, будь он жив. Он бы меня не оставил.

— А мне говорили, что в отца, — вру.

— Не сомневалась, что ты не пропадёшь. Какого классного мужика себе отхватила. Не хочешь поделиться? — пропускает мои слова мимо ушей. Она всегда умела слышать только то, что хотела.

— Он не любит подержанный товар, — криво усмехаюсь из последних сил.

Инна ловит локон моих волос.

— Знаешь, персик, ты права, — закручивает пойманную прядь на палец и улыбается, как заправская куртизанка, будто сейчас я объект её соблазнения, — мы всего лишь товар. У нас с тобой это в крови — вертеть мужиками. Но ты вскоре надоешь Сабурову, и он найдёт себе другую.

Почему она вдруг поставила нас на одну ступень? Я не такая, как она! Или такая…

Хотелось бы сказать, что не надоем. Но так ли это?

На языке вертится портовый мат. Хочется обложить её им и сбежать. Сбежать от аромата её сладких духов. От хищного, холодного и циничного взгляда. Так на дочь не смотрят. Разве что на соперницу.

— Так что лучше сразу отдай Сабурова мне. Я лучше знаю, как удержать его интерес, чем маленькая глупая девчонка, — льёт яд из своих медовых уст. Продолжая сладко улыбаться.

Я всегда умела остро ответить. Поставить на место. А сейчас ощутила себя потерянной. Разбитой. Подавленной.

Впиваюсь пальцами в ладонь, сжимая со всей силы кулаки, чтобы чуточку прийти в себя.

— Я тебя уничтожу, — делаю шаг к ней, наступая на носки её дорогих туфель, — с помощью Сабурова или нет, ещё не знаю. Найду способ. Единственное, что ты сможешь себе позволить, это искать еду в мусорном баке, поняла меня, сука?

Удивляюсь страху, который на секунду отражается в её глазах. Она почувствовала угрозу. Поверила.

— Серафима, — вздрагиваю от голоса Ратмира. Не поняла, как давно он здесь, что успел услышать.

Обращаю последний взгляд к матери, она подобралась. Как боеголовка на взводе. Принялась тут же строить глазки Ратмиру, но тот на неё не смотрит. Его внимание сосредоточено на мне.

Сабуров ждёт. Призывает к себе без слов.

Спешу к нему, будто в коридоре пустой квартиры из темноты мне на спину может кинуться страшный монстр. Ну и что, что речь о собственной матери.

— Ты знала, что здесь твоя мать? — спрашивает, а я едва не падаю на ровном месте от удивления, пока мы возвращаемся обратно в зал.

Ратмир сжимает мою ладонь пальцами, и мне становится спокойнее.

— Как ты понял, что она моя мать? — краснею до кончиков ушей.

Косит на меня взгляд. И я понимаю, что он либо являлся свидетелем всего разговора, либо ему стало известно, что она появится на этом мероприятии, ещё раньше меня.

— Она встречается с моим деловым партнёром.

Он не договаривает, но и я так понимаю, что ему это кажется подозрительным.

— Я не знала, что она вообще жива, — честно отвечаю, пряча глаза.

Неожиданно он меняет направление, заводит меня за колонну и прислоняет к ней спиной. Смотрю на него удивлённо. Раньше Ратмир никогда не показывал эмоций на публике. Накрывает мои губы своими. Ласково. Будто хочет успокоить грозу в моей душе, поднятую матерью-кукушкой.

Тянусь к нему, как утопающий за спасательным кругом. Нежность длится недолго. Он сжал меня в объятиях, словно, лишь поцеловав, ощутил острую потребность во мне. И если бы не люди вокруг, поднял бы мою ногу, отодвинул трусики и трахнул на месте.

— Ты ведёшь себя как сумасшедший, — погладила его по щеке, когда он отстранился от меня, тяжело дыша.