— Волонтеры? Ах да, я и забыла, — сказала мама и пошла вперёд. Я, прихрамывая, и Руслан с младенцем следом. — Ничего не успеваю, простите.

Я села на краешек дивана, Руслан с мстительным видом всучил мне младенца обратно и ушёл за волонтерскими подарками. Ребёнок ерзал, пускал слюни и самым невероятным образом умилял. Дико, но я чувствовала себя так, словно готова украсть это маленькое, грязненькое и толстенькое существо. Впрочем, возможно это желание излечится детским плачем.

— Больше всего мне не помешали бы руки. Ах, выросла бы у меня дополнительная пара рук, — улыбнулась женщина. — Меня Таня зовут. Будете чай?

От чая я отказалась. Сидела с ребёнком, смотрела, как ловко и быстро руки Тани гладят целую гору детских вещичек. Преимущественно розовых.

— Это девочки, — улыбнулась Таня. — Близняшки.

Дверь снова открылась, вошёл Руслан, внося пакеты с детскими смесями, памперсами и игрушками. Я сидела, понимая, что сейчас ребёнка, которому я понравилась настолько, что тот уснул в моих руках, сжимая крошечными пальчиками ткань моей футболки, придётся отдать и грустила. Руслан мялся в дверях и не знал, куда себя девать. И вдруг заинтересовался.

— Клюшка? — спросил он.

И правда, к углу была небрежно прислонена хоккейная клюшка. Я бы и не заметила.

— Да, мой старший сын, Славик, он занимался хоккеем…

— И это не ваше дело!

Из прихожей в гостиную шагнул мальчик лет десяти. Та девочка, что ещё не спала, бросила игрушку, которую грызла, и потянулась с криком к брату. Но он смотрел на нас.

— Мы не бедные! — крикнул Славик. — У нас папа умер! Это другое! И ходить к нам не нужно!

— Славик, — возмутилась его мама.

Мне снова стало неловко. Мальчик же подошёл ко мне и забрал у меня малышку. Так осторожно, что она даже не проснулась. Мне сразу стало холодно и одиноко, я вдвойне почувствовала свою неуместность здесь.

Я встала, торопливо прощаясь. Пошла к дверям, а Руслан все стоял, переводя взгляд с клюшки на мальчика.

— Пойдём, — одернула его я. — Твоя клюшка осталась дома, не обирай мальчика.

Мы снова попрощались, неловко, стараясь не смотреть друг другу в глаза. Вышли в подъезд, с облегчением услышали, как за нами запирается дверь.

— Теперь твоя совесть чиста? — спросил Руслан, вызывая лифт. — Ты какие грехи замаливала своими поступками? Какие ошибки?

— За свои грехи и ошибки я сама отвечу, — бросила я и шагнула вперёд, пытаясь войти в кабинку первой.

В результате запнулась и ударилась больной ногой, не сумев сдержать стона. То, что я все же вошла первой, было слабым утешением.

— Дура, — бросил Руслан.

Подхватил меня и перекинул через плечо самым неблаговидным образом, головой вниз, задницей наверх.

— Эй, мы так не договаривались! — воскликнула я.

— Мне надоело.

И все. Надоело ему.

— Будешь ерзать, разожму руки, свалишься вниз головой.

Отчего-то я ему поверила. Понравилось ему меня ронять. Как мешок вынес меня на улицу, потом сгрузил на сидение Волги. Обошёл машину, сел, тронулся вперёд, так дергая рычаг коробки передач, что я побоялась, что тот оторвется. Он был зол. Что его так задело? Клюшка? Вид ребёнка в моих руках? Да нет, бред, быть такого не может.

— За все свои ошибки я плачу сама, — вновь упрямо повторила я.

За окном мелькал готовившийся зацвести весенний город. Знакомые дома, улицы, которые когда-то были моим домом, а теперь я никак не могла вспомнить, как это, чувствовать себя на месте здесь. И вдруг Руслан повернул за гаражный кооператив, который тянулся здесь на добрую версту, любимое место наших детских игр. Гаражей осталось уже мало, их сносили, дав место уже для двух ипотечных многоэтажек. Но здесь, за ржавыми железными ракушками, заросшими вокруг кустами ещё не раскрывшей свои цветки сирени, было так тихо, словно цивилизация в лице нашего города ещё не добралась до этого уголка. Я испугалась. Самую малость.

— Эй, ты что? — осторожно, почти шепотом спросила я. — Если тебе надоело, так ничего страшного, я пешком до дома дойду, хрен с ней, с ногой.

— Нам нужно поговорить, — спокойно сказал Руслан.

И вот сейчас я испугалась по-настоящему. Я не хотела разговоров. Ни тогда, ни сейчас. Они пугали меня своей неотвратимостью, серьезностью. Слова, которые могли вырваться из его рта, казались камнями, в меня летящими. Я дернулась, желая открыть дверь и выйти, а он перехватил мою руку. Столько его прикосновений ощутила сегодня, а именно сейчас испугалась. Знакомо обожгло. Хотелось проверить, не пошла ли пузырями кожа.

— Света, — сказал он.

От того, что он произнёс моё имя, накатила неизбежность. Не хочу, не буду. Истерика забилась, забурлила, требуя выхода наружу. Я дернула руку, пытаясь её высвободить, закричала, забилась.

— Я просто хочу расставить все точки.

— Не хочу! — крикнула я.

— Снова убежишь на десять лет?

— Это ты убежал!

Разговора адекватного не получалось. Максимум, на который мы способны, — ворох обвинений, от которых не будет никакого толка. Стоит ли пытаться?

— Ненавижу тебя, — снова выкрикнула я и попыталась высвободить свою руку из его захвата.

Бесполезно. А он ещё и потянул меня на себя, ближе и ближе. Можно было бы закрыть глаза, но толку, если я знаю, что он так близко, что смотрит на меня? Не поможет, самообманом от реальности не убежать.

— Чего ты хочешь? — спросила я. — Я знаю способ, который спасает от тебя на следующие десять лет. Ну давай трахнемся? Трахнемся и разбежимся, ты этого хочешь?

— Дура, — вдруг сказал он. — Какая же ты дура.

А я смотрела в его глаза, словно кролик на удава. Маленькое, загипнотизированное мясо. Зачем его глаза такие тёмные? Ни одной мысли за ними не угадать, ни единой. Я перевела взгляд на его губы, которые были так катастрофически близко, и успела подумать — и правда, чего ты хотела-то, Свет, когда ходила по краю? — прежде чем он перехватил свободной рукой мой подбородок, притянул к себе и поцеловал.

Поцеловал так, словно ещё минута — и буду просто съеденной им. Эпическая смерть, получше многих. Это была последняя моя разумная мысль, прежде чем рука моя взметнулась, касаясь наконец его кожи так, как весь день хотелось, открыто, не таясь.

Его губы, язык, руки, которые все так же меня крепко держали, словно я могу сбежать. Глупости, ну куда я сейчас сбегу, как? Все это возвращало меня назад, туда, забрасывало в прошлое на десяток лет, а ума не прибавилось, все на те же грабли, на те же самые! Мозгами я понимала, что надо просто оторваться от него, насиловать он меня не будет, просто уйти, выйти из машины. А на деле лишь жалась к нему все ближе и себя ненавидела и его.