— Пошли, — сказал я. — Идти сможешь?

Она кивнула, с трудом отстегнула ремень, вышла на улицу, стукнувшись головой о дверь. Я вздохнул. Бешенство ещё бурлило в крови, но сейчас я себя контролировал. Запер машину, подхватил Мышку под руку и потащил в подъезд. Просто уложу её спать и уеду, решил я. Проспится, сама домой вернётся. На ступенях Мышка запнулась, чуть не упала, мне пришлось взять её на руки, причём не через плечо, а, блин, как положено. Я боялся, что её снова вырвет.

— От меня воняет, — вдруг сказала она.

— Я в курсе.

В квартире отвел её в ванну, а пока регулировал воду, она уже стянула рубашку, оставшись в одном лифчике. Теперь я видел засос во всем его великолепии.

— Ты вообще головой думаешь? Ты пьяная в жопу и раздеваешься перед посторонним мужиком.

— Я же тебя знаю. Ты не сделаешь мне ничего плохого.

— Дура.

Если бы она знала, сколько раз за последние недели я мечтал её изнасиловать, а сколько — убить.

Она же потянулась к ширинке. Я велел быть спокойнее сам себе, вышел из ванной, хлопнув дверью, поставил чайник, намереваясь отпоить её горячим сладким чаем. Вода в ванной шумела недолго, скрипнула дверь, прошлепали по коридору босые ноги. Я заварил чай, бухнул в него три ложки сахара и пошёл следом за ней.

Она спала, завернувшись в полотенце, с мокрых волос капала на пол вода, расплывались тёмные пятна на обивке дивана. Все к лучшему, решил я и накрыл её пледом.

Я проснулся, словно от толчка. Почувствовал, что проснулась она. Жарило неунывающее августовское солнце, считающее шторы никудышной преградой, в комнате было совсем светло. Я лежал и слушал, как она встаёт, затем идёт в ванную. Наверняка сбежит, надеясь меня не увидеть. А вот хрен тебе.

Я поднялся, пружинистым бодрым шагом — я-то не пил всю ночь — прошёл на кухню, поставил чайник, налил растворимый кофе в две чашки. Понятия не имею, какой кофе пьёт Мышь, но другого у бабушки все равно нет. А сахар сама насыплет.

Мышка пришла, замялась в дверях. Я кивнул на чашку.

— Пей.

Она послушно села, протянула руки к чашке. Отхлебнула, поморщилась, слишком крепко. Ничего, дорогая, потерпишь. Я молчал, она молчала, и все это было до смешного нелепым. Как двое подростков на первом свидании. Впрочем, это сравнение тоже нелепо. Мышка снова сделала один маленький глоток, в этот раз даже не поморщившись, перевела взгляд в сторону и усмехнулась. Горько так. Я проследил за её взглядом — на полке стояла бабушкина ваза. Та самая. После осторожной склейки половин на ней все равно осталась чуть заметная щербатая полоса. Проклятье. Убрать её надо было, может…до того как Мышка придёт. Внезапно Мышка отодвинула от себя кружку, так резко, что кофе выплеснулся и растекся коричневой лужицей. Я приподнял брови, ожидая слов, которые после такой выходки должны были последовать. И они не замедлили.

— Я беременна, — сказала Мышка.

— От меня? — спросил я.

И захохотал, не в силах сдержать в себе этот смех, и сам себя за это ненавидя, и думая о том, что то, что произошло, наверное, самое изощренное, самое невозможное наказание, которое только можно представить.

Больше всего на свете сейчас мне хотелось совершить ошибку. Я чётко понимала, что все это: наш поцелуй, сирень идиотская вокруг, руки его на мне — ошибка. Но, боже мой, как же сладко!!! И хочется ошибаться, расшибая себе лоб о грабли, не думая о будущем.

Вот странно, сколько поцелуев было в моей жизни? Наверное, уже тысячи…от осознания этого факта и смешно, и грустно. Но единственный, тот самый, запомнившийся, с Русланом, на маминой кухне…и ещё один, с ним же, воспоминания о котором душу рвут.

Руслан отстранился. Я открыла глаза, посмотрела на него. Встретила его пытливый взгляд. И поняла, что рано или поздно надо взрослеть. Каким бы оно, это взросление, не было. Только вот знать бы, как это проделать. Столько лет казалась себе взрослой и умной тетей — и на тебе. Опять там же, где была.

Руслан молчал, и я молчала, и это молчание выводило из себя. Кто-то из нас должен уже открыть рот, и отнюдь не для поцелуев. Вспомнив о нем, я перевела взгляд на его губы. Абсурд, но мне до сих пор не верится, что этого мужчину можно целовать. Что он такой же простой смертный, как и я. И что трахает каких-то баб, ту же Аньку…поднялась мутная волна ревности. Ненужной, лишней ревности. Нельзя ревновать чужого мужчину. Зато это чувство отрезвляет. Вот меня сейчас отрезвило.

— Нет, — сказала я. — Не нужно. Это все мы с тобой уже проходили.

Его глаза потемнели. Хотя куда темнее-то? Я не стала слушать слова, которые могли сорваться с губ, которые я совсем недавно целовала без какого-либо стыда, и вышла из машины.

Выругалась. До остановки здесь порядком, и пешком через развороченный стройкой пустырь не пройти. Ничего, выдюжу. И прихрамывая пошла вдоль ряда старых гаражей, многие из которых не использовали уже много лет и буквально вросли в землю. Нога, боли в которой я старательно симулировала весь день, заболела по-настоящему. Вдобавок, я буквально спиной ощущала взгляд Руслана, и радости это не прибавляло.

Сзади зафырчал двигатель Волги, зашуршала под колесами рассыпанная галька.

— Садись, — попросил Руслан из нагнавшей меня машины.

Я упрямо зашагала дальше, бог знает что пытаясь доказать. Наверное, то, что я правда законченная дура. Меня называли так трое мужчин, не могли же они все ошибаться.

— Я сейчас уеду. И знаешь, сколько тебе отсюда придётся выбираться?

Я сдалась и села обратно, жалея, что не хлопнуть дверью во всю силу. Толку-то, если машина папина. Мы ехали и молчали, словно не было ничего каких-то пять минут назад. Поцелуи? Да вы что. Я жалела, что не могу услышать мыслей, которые бродят в голове, и одновременно боялась, что если я их узнаю, то мне придется покончить жизнь самоубийством. Из машины я вышла, не ожидая помощи и понимая, что она вряд ли будет. Ушла, не прощаясь, не оборачиваясь.

Он вышел из Волги, я слышала. Скрипнула уже успевшая вынести мне мозг воительская дверь. Вот сейчас запрыгнет в свой пыльный джип и уедет. А я так и не скажу ничего. Просто не найду слов. Все, что я могла сказать, уже сказала. Но, видимо, этих слов было катастрофически мало.

Я остановилась под козырьком подъезда. Слов нет, а сказать хочется. Так хочется, что горит, выжигая изнутри. Доказать что-то, отмыться?

— Я сполна за все ответила, — громко и чётко сказала я, зная, что он меня слышит. — Я отвечаю за каждую хренову ошибку, которую совершила. Не тебе меня судить.

Я не услышала ответа, хотя и не ждала его. Спряталась в прохладе подъезда, мечтая так же спрятаться от своих мыслей, мечтая о том, чтобы мамы не было дома, чтобы хоть чуток желанного одиночества хлебнуть.

До свадьбы осталось лишь восемь дней. А потом можно будет забыть про Руслана навечно, если конечно в светлую голову моей подруги не придёт мысль сделать нас крестными.