— Одни говорят, что лучше, другие — что хуже.

Он объяснил ей: сейчас они находятся в Бостоне, а Род-Айленд южнее. Они выехали из туннеля, проложенного под рекой, проехали гавань, и город начал удаляться. Машина ехала быстрее той скорости, к которой Гори привыкла в Калькутте, которую позволяла загруженность тамошних дорог. От этой быстрой и непрерывной езды ее начало мутить. В самолете и то было лучше — создавалась иллюзия, будто сидишь на одном месте и никуда не движешься.

По обочинам высились деревья со странной серо-белой корой. Как-то не верилось, что они способны дать листву или плоды — много-много тоненьких веток, будто плотная сетка, через нее можно смотреть. Кое-где на деревьях еще оставались отдельные листики. Ей было не понятно, почему они до сих пор тоже не облетели.

На земле островками белел снег. Особенно бросалось в глаза то, какими плоскими здесь были дороги. И машины тоже казались какими-то плоскими и квадратными. Все пространство, похоже, заполонили машины, движущиеся в разных направлениях. И очень мало зданий. Зато много-много голых деревьев.

Он посмотрел на нее:

— Ты такое ожидала увидеть?

— Я не знала, чего ожидать.

Ребенок снова зашевелился, заворочался. Он не знал, что попал теперь в новую обстановку, не знал, какой потрясающе длинный путь проделал вместе с Гори, в ее животе. А Гори не знала, действует ли на него эта перемена, почувствовал ли он холод.

Ей казалось — у нее внутри сидит маленький Удаян. Его другая версия. Он существовал и как бы внутри ее, и как бы удаленно. И ей до конца не верилось, что Удаяна больше нет, не только в Калькутте, а вообще на свете.

Во время приземления самолета в Бостоне ей на мгновение стало страшно, что их ребенок мог исчезнуть из ее живота. Словно он как-то узнал, что его будет встречать ложный, ненастоящий отец, и его возмутил этот факт, и он перестал формироваться дальше.

На территории Род-Айленда она ожидала сразу увидеть море, но моря не было — просто продолжало тянуться шоссе. Они въехали в городок под названием Провиденс. По холмистой местности пролегали улицы, дома стояли вплотную друг к другу, островерхие крыши украшали купола и шпили. Она знала, что слово «провиденс» означало «провидение», то есть предугаданное будущее.

Был полдень, и солнце стояло в зените. Яркое синее небо, прозрачные облака. И казалось — этот яркий день никогда не сменится ночью, никогда не кончится.

В самолете время как будто не чувствовалось, и вместе с тем оно очень много значило — именно время, а не пространство Гори ощущала, пока летела. Вокруг нее сидели другие пассажиры — словно пленники, ожидающие решения своей участи. Большинству из них, как и Гори, предстояло получить свободу в совершенно новой и чужой для них атмосфере.

Субхаш на несколько минут включил радио, чтобы послушать прогноз погоды. Гори, хоть и получила британское образование в Президенси, с трудом понимала услышанное в этом выпуске новостей.

За окном машины стали встречаться пасущиеся лошади и коровы. Дома со стеклянными окнами, наглухо закрытыми от холода. Низкие каменные ограды, через которые можно было запросто перешагнуть.

Они остановились перед смешным светофором, свисавшим прямо с проводов поперек улицы. Субхаш указал налево. Там Гори увидела деревянную башенку, возвышающуюся словно лестница какого-то несуществующего здания. За верхушками сосен вдалеке наконец показалась темная полоса. Море.

— Нам туда, — сказал Субхаш. — Там мой студенческий городок.

Гори смотрела на плоскую серую дорогу с двумя непрерывно тянущимися полосками разметки. Эта дорога вела туда, где ей предстояло оставить за спиной свою прошлую жизнь, где вдалеке от опасностей и треволнений предстояло родиться ее ребенку.

Она полагала — Субхаш повернет налево, но, когда снова зажегся зеленый свет, машина поехала направо.

Квартира располагалась на первом этаже дома, чей фасад выходил на лужайку с дорожкой и полоску асфальта. По другую сторону этой полоски асфальта стоял ряд таких же домов, длинных, приземистых, с кирпичными фасадами. Два из них больше напоминали бараки. В конце дорожки находилась асфальтированная стоянка, где Субхаш оставлял свою машину и куда он выносил мусор. Там же в маленьком строении располагалась прачечная.

Дверь в подъезде была почти всегда распахнута настежь и приткнута камнем, чтобы не закрывалась. Дверь в квартиру запиралась на какой-то хлипкий замок из кнопочек — никаких тебе мощных засовов или висячих замков. Людям в этих краях не надо было чего-то бояться, студенты гуляли напропалую и возвращались в свое общежитие далеко за полночь. Неподалеку, на вершине холма, находился полицейский участок, но здесь не существовало никакого комендантского часа, никаких арестов. Студенты ходили куда хотели и делали что хотели.

По соседству с Субхашем жили другие женатые аспиранты — несколько семей с маленькими детьми. Гори они словно и не замечали. Только иногда она слышала звук хлопнувшей двери, или приглушенный телефонный звонок в чьей-то квартире, или шаги на лестнице.

Субхаш отдал ей свою спальню, а сам устроился спать на раскладном диване в другой комнате. Она слышала из-за двери, как он собирается в лабораторию по утрам. Звонок его будильника, стоны измученного вентилятора в ванной. Когда вентилятор был выключен, до нее долетали тихие всплески воды и жужжание бритвы.

Никто не приходил приготовить чай, заправить постели, вымести сор из комнат. Субхаш сам готовил себе завтрак на электрической плитке, чья спираль начинала краснеть, стоило только нажать кнопку. Варил овсянку на молоке. Потом выкладывал кашу в тарелку, скребя ложкой по дну кастрюльки, и сразу же заливал ее водой, чтобы легче было вымыть. А в это время на другой конфорке варились яйца — Гори было слышно, как они перекатывались в булькающей воде. Приготовив все это, он уходил к себе в комнату завтракать.

Она была благодарна ему за его независимость, и вместе с тем ее это поражало. Мечтавший о революции Удаян дома всегда ждал, чтобы его обслужили, сидел и ждал, когда Гори или мать поставит перед ним тарелку с едой.

Субхаш тоже рассчитывал на ее независимость. Оставлял ей немного денег и номер телефона его кафедры, написанный на клочке бумаги. Ключ от почтового ящика и второй ключ от квартиры. Гори дожидалась определенных звуков, чтобы встать с постели, — сначала звякала дверная цепочка, а потом дверь за Субхашем закрывалась.

Это тоже был своего рода вызов условностям. Поступок, который мог бы вызвать у Удаяна восхищение. Сбежав в свое время с Удаяном, она чувствовала себя дерзкой нарушительницей обычаев, но, согласившись стать женой Субхаша и приняв это импульсивное решение — уехать с ним в Америку, она совершила еще более экстремальный шаг.

Правда, на этот раз ей было легче совершить такой шаг, так как ничто не привязывало ее к той, старой жизни. Поэтому ей было легче, несмотря на всю незрелость и отчаянность этого решения, связать свою жизнь с Субхашем. Она не хотела жить в Толлиганге, хотела забыть свою жизнь там. И Субхаш дал ей такую возможность. Где-то в глубине души она чувствовала, что даже могла бы когда-нибудь полюбить его — хотя бы из благодарности.