Усмехаясь, Беспалов вернулся к машине и посмотрел по карте, где находится ближайший населенный пункт. Нужно было как можно быстрее найти ювелирный магазин и толкнуть несколько алмазов, чтобы обзавестись деньгами для ухода в подполье. Дело представлялось несложным. Проще, чем двойное убийство, совершенное несколько минут назад.

Место для засады было идеальное. Вокруг простирался густой лес, но прямая дорога просматривалась примерно на километр, чтобы Варя успела увидеть белую «шкоду» и попросить водителей остановиться. Узкая двухрядная полоса не позволяла прижаться к обочине, но это было даже хорошо. Неподалеку имелся съезд, куда и будет направлен автомобиль, потому что иных вариантов не было. Как только «вольво» остановится, сибирякам предстояло совершить нападение. При наличии огнестрельного оружия это не предвещало никаких осложнений.

Емельянов и его люди справятся с дальнобойщиками играючи. Загонят в фургон, как бычков в загон, заставят отдать камни, а потом… потом видно будет. Впрочем, все трое мужчин, сидящих в «шкоде», достаточно ясно представляли себе, какой будет судьба пленников.

Рассвет занимался томительно долго, словно солнцу не хотелось оказаться свидетелем грядущих событий. Хотя, конечно, это была сентиментальная ерунда. Солнце повидало на своем веку столько, что его уже ничто не могло смутить. Миллиарды людей мучили других в его лучах и умирали сами. Так было задумано тем, кто все это создал. Никто не мог избежать страданий – в противном случае эта грандиозная постановка теряла всяческий смысл.

Что-то в этом роде думал Валерий Емельянов. Он не был философом или искателем смысла жизни. Просто, когда долго находишься в неподвижности и неопределенности, нужно себя чем-то занять. Обычно в таких случаях люди думают. Именно этим занимался Емельянов.

По мере того как воздух серел и делался прозрачным, он становился все более нервным, более нетерпеливым. Он представлял себе Варю, вспоминал ее лицо, ее фигуру, ее слова, и ему хотелось действовать, чтобы время ожидания пролетело быстрее. Его тянуло к этой женщине как магнитом. Нечто подобное происходило с ним в школе, когда он влюбился в одноклассницу Любу Патрикееву. Надо сказать, она не была красавицей, но всякий раз, когда Емельянов обращался к ней или просто находился рядом, горло перехватывало от нежности, как будто его стягивали удавкой. Туманный взгляд ее вечно прищуренных глаз действовал подобно некому волшебному лучу, высвечивающему все самое лучшее в его натуре.

Позже он узнал, что Патрикеева была близорука и щурилась потому, что стеснялась носить очки, а денег на линзы у ее родителей не было. Обнаружил он и то, что она сутулится, что ходит, косолапя, что грудь у нее слишком маленькая для внушительного роста. Все это уже не имело значения, поскольку к тому времени любовь прошла, сменившись равнодушием. Патрикеева с радостью отдалась Емельянову после встречи повзрослевших одноклассников, проходившей в дорогом ресторане, – за его счет, естественно. Он ничего не сказал ей о своей былой любви. Потому что это была уже не та Люба Патрикеева, которая сидела на уроках прямо перед ним, небрежно встряхивая гривой каштановых волос.

Оставалось надеяться, что новое наваждение не рассеется так же стремительно и бесповоротно. И Емельянов надеялся. По характеру он был добрым и ласковым человеком, который больше всего на свете хотел, чтобы его любили и понимали. Отвергнутый несколько раз, он решил, что любовь можно купить за деньги, и дальнейшую жизнь посвятил тому, чтобы стать богатым. Оказалось, что этого недостаточно. Женщины Якутска стояли в очереди, чтобы переспать с Емельяновым, и беспрекословно обнажали перед ним свои тела… а души оставляли себе. Но с Варей все будет по-другому. Он верил в это. В ней угадывалось нечто такое, чего Емельянов не находил в других женщинах. Он хотел ее сердце, хотел ее руки, хотел ее всю…

Задумавшись, Емельянов не замечал быстрых взглядов, которые бросали на него подчиненные. Мануйлов и Белый сидели на заднем сиденье, притворяясь, что дремлют, но ни один из них не спал. Они ждали, пока уснет Емельянов. Под ногами Мануйлова лежал тонкий ремень, которому была уготована роль удавки. Он опасался, что бодрствующий шеф заметит движение за спиной и успеет выскочить из машины. Стрелять не хотелось. Как потом отмывать залитый кровью салон? И что делать с пулевыми отверстиями, которые украсят «шкоду»?

Белый чувствовал, как гнев постепенно заполняет его, лишая хладнокровия. Он злился на хозяина, который всю ночь не смыкал глаз, мечтая о своей зазнобе. Только последний раздолбай мог вести себя подобным образом. Мужику, считай, сороковник, а он слюни распустил, как пацан. Вареньку ему подавай. Мало того, он ей еще и долю пообещал. За что? За то, что трахается с человеком, укравшим алмазы? Сука, она и есть сука. Таких ублажать – себя не уважать.

Со школьной скамьи Жора Белый брал любую телку, которая ему нравилась. Силой или почти силой. Они только вначале сопротивлялись, для виду. А потом начинали стонать и царапать ногтями Жорину спину. Ни одна из них ни разу не пожаловалась. Им нравилось такое обращение. Только его они и понимали.

Тронув Мануйлова за руку, Белый показал глазами на петлю, а сам спросил:

– Валера, как думаешь, скоро они появятся?

– Ночью водители отдыхают, как правило, – ответил Емельянов. – Значит, только сейчас выехали или собираются выезжать.

– Это еще часа два, – сказал Мануйлов, держа ремень на коленях. – Ты бы поспал, Валера.

– Всякое может случиться. А вдруг они затемно снялись?

– Варя тебе позвонит предварительно? – поинтересовался Белый.

– Ни к чему навлекать подозрения, – ответил Емельянов. – Она увидит нас и скажет, что ее укачало. Дальше сами знаете что.

Мануйлов кивнул. Руки, которыми он растягивал ремень за противоположные концы, вспотели. Он слышал, как бьется сердце. Рискованное мероприятие предстояло. Но Белый, поторапливавший Мануйлова, был прав. От хозяина следовало избавиться до появления фуры.

– Уже затекло все, – пожаловался Мануйлов и потянулся, оставив в покое удавку.

Он сделал это, чтобы Емельянов не всполошился, когда руки будут подняты снова. Через несколько секунд. Мануйлов натужно сглотнул. Звук получился такой, словно камень бросили в воду.

– Выйди разомнись, – посоветовал Емельянов. – Только далеко не отходи.

– Сиди лучше, – вмешался Белый, делая большие глаза.

– Да ладно, потерплю, – согласился Мануйлов, закладывая руки за голову и наклоняясь из стороны в сторону. Под рукавами его водолазки темнели влажные пятна.

– А я, пожалуй, подышу свежим воздухом, – неожиданно решил Емельянов.

– Кажется, я шум мотора слышу, – сказал Белый, округляя глаза еще сильнее.

Решившись, Мануйлов схватил ремень и перебросил его через голову Емельянова. Движение оказалось неудачным. Емельянов как раз наклонился, поэтому ремень впился в его челюсть, а не в горло. Мануйлов этого не замечал.