Внутри нее словно что-то рухнуло и разбилось.

Остановила бы, конечно. Заставила бы объяснить, чем он занимается, почему Агаты до сих пор нет во дворце, по какой причине ей нельзя увидеть дочь. Да она вывернула бы Арена наизнанку, если бы могла!

— Да… — простонала Виктория и начала тереть заслезившиеся глаза. — Я бы… конечно, да! Мне бы так хотелось, чтобы он меня слушался! Чтобы всегда отвечал на мои вопросы! Всегда знать, где он и чем занимается, о чем думает! Но он же… я совсем ничего про него не знаю, совсем ничего!

— Получается, вы бы хотели им управлять. Это любовь?

Она молчала, продолжая тереть глаза. Не стоит этого делать, да и по статусу не положено, но это был единственный способ не разрыдаться.

— Не управлять. Я бы желала, чтобы Арен делал это все добровольно. Но…

— Но это невозможно.

— Да.

Она все-таки расплакалась, и Силван Нест протянул ей свой платок. Виктория на врача не смотрела, поэтому не знала, с каким выражением лица он на нее смотрит, но когда он заговорил, в голосе его звучало сочувствие.

— Любовь — это доверие, ваше величество. В первую очередь именно оно. Вы не доверяете мужу, как сами недавно признались. Основных причин две. Первая — поведение вашего отца. Вторая — отсутствие любви к вам у мужа. Мы с вами постепенно разберемся в обеих.

— Значит, вы тоже считаете, что я не люблю Арена? — прошептала Виктория, вытерев лицо, и все-таки взглянула на психотерапевта. Его лицо оказалось таким же бесстрастным, как и раньше. — Я вчера спросила это у Анны, сестры мужа. И она сказала, что я люблю не его, а себя. Вы тоже так думаете?

— Ваше величество, неважно, что думаю я. И что думает сестра вашего мужа, тоже неважно. Важно, что думаете вы сами, — ответил врач и чуть улыбнулся, словно пытался ее приободрить. — Но этот вопрос отлично подходит для домашнего задания, как раз нечто подобное я и хотел вам дать. Подумайте над ответом ее высочества Анны до завтра, а завтра обсудим ваши мысли по этому поводу. Договорились?

— Да, — вздохнула Виктория, уже представляя, как сложно ей будет завтра на сеансе. — Хорошо, я подумаю.

* * *

Возвратившись в госпиталь, Арен попросил Вано принести Агату обратно в ее палату, не желая заходить к Софии при остальных. Завтра будет можно, но сегодня первый разговор должен пройти наедине. При Вагариусе и Синтии Тали придется держать лицо, а император был не уверен в том, что это у него получится после утренней процедуры.

— Папа! — сказала Агата звонко, входя в палату. — А почему ты не пришел к нам? Софи уже проснулась! Пойдем? — Она потянула его за руку, но Арен, улыбнувшись, вместо того, чтобы встать, усадил дочь на колени.

— Нет, моя радость. Мы сейчас с тобой пойдем во дворец, к маме и Алексу. Хочешь?

— Да-а-а, — глаза расширились от восторга. — А Софи? Она тоже пойдет?

— Нет. — Арен поднял голову и посмотрел на застывшего в дверях Вагариуса. — Вано, ты можешь возвращаться к Софии. Я сейчас заберу Агату на ночь во дворец, утром верну сюда. Эн знает, мы договорились об этом еще днем.

— Да, ваше величество. — Вано медлил, и император вопросительно поднял брови. — Вы… — Безопасник чуть порозовел. — Неужели не зайдете?

— Софи про тебя спрашивала! — воскликнула Агата, вновь потянув его за руку к двери. — Она беспокоится! Пойдем!

— Твоя мама тоже беспокоится, Агата, — ответил он строго, и дочь сразу пристыженно стихла. — Иди, Вано. Я обязательно зайду к Софии, но позже.

Вагариус кивнул и вышел из палаты, и как только дверь закрылась, Агата тихонько протянула:

— Папа, ты стесняешься.

— Что? — Он удивленно улыбнулся и охнул, получив маленьким кулачком в бок.

— Стесняешься! Не хочешь, чтобы на тебя смотрели, когда ты будешь разговаривать с Софи. Да?

— Ох, Агата… — Арен покачал головой. — Какая же ты у меня умная.

— Я ведь твоя дочь! — сказала она с гордостью.

— Несомненно. Моя и мамы. И сейчас мы перенесемся к ней, порадуем ее.

— Хорошо. А… — Агата чуть нахмурилась. — Она ведь не знает про Софи, да?

— Да, не знает. И не говори ей. Я сам скажу.

— Ладно. Мама не любит Софи, — девочка грустно вздохнула. — Я не понимаю почему, пап. Софи любит нас! И к маме она хорошо относится, я знаю. А мама к ней — не очень. Почему?

— У взрослых людей это называется «ревность», радость моя.

— Ревность, — повторила Агата, сильнее нахмурившись. — Это когда боишься, что тебя разлюбят?

— Можно и так сказать.

— Но как мы можем разлюбить маму? — спросила дочь с недоумением. — Это же невозможно, пап!

— Конечно, невозможно. Но когда человек ревнует, он не слышит разумных доводов, радость моя. Не сердись на маму.

— Я не сержусь. Я просто хотела бы, чтобы она чувствовала так же, как я. Софи нас любит! И она меня спасла! — Глаза Агаты вдруг наполнились слезами. — Там было так страшно, ТАК СТРАШНО, папа!

— Я знаю, — Арен обнял ее изо всех сил и поцеловал в щеку. — Ты мой мужественный герой, моя смелая девочка. Самая-самая смелая.

— Не-е-ет. Ты — самый смелый. И София. А я — потом.

— Как скажешь, — улыбнулся он, поцеловав дочь еще раз. — Переносимся к маме и Алексу?

— Да, давай.

Когда Арен вышел из камина, держа Агату на руках, Виктория и Алекс как раз собирались идти ужинать. Они замерли в дверях детской, а потом его сын завопил:

— А-а-а-а-а!!!! — и понесся навстречу.

Следом за ним, отмерев, сорвалась с места и Виктория. И Агата, спрыгнув с рук императора, тоже побежала к маме и брату.

— Доченька моя, доченька! — рыдала Виктория, целуя Агату, а Алекс после своего первого истошного крика замолчал и теперь буквально висел у сестры на шее, вздыхая и всхлипывая.

А потом поднял голову и спросил немного обвиняюще, оглядываясь на Арена:

— А Софи-и-и?

Услышав это, Виктория, перестав плакать, тоже посмотрела на императора. В глазах ее была боль, но эмоций Арен не ощущал, вновь закрывшись эмпатическим щитом.

— А Софи придет завтра. Или послезавтра, как получится.

— Честно?

— Честно, Алекс.

Боль в глазах жены сменилась удивлением. Да, надо бы рассказать ей, конечно, и лучше сегодня, чтобы она успела осознать новость. Демоны, как же не хочется с ней вообще разговаривать!

— Мы собирались на ужин, — произнесла Виктория, вытерев глаза, и улыбнулась Агате. — Пойдем? Ты, наверное, голодная?

— Не очень, — помотала головой девочка. — Меня в госпитале все кормили. Постоянно! Вкусно, но много.