– Действительно. Глаза закрываются.

С Мазаевым мы столкнулись у калитки. Он виновато посмотрелна нас, торопливо и смущенно буркнул что-то наподобие «спокойной ночи» ишмыгнул в свой двор.

* * *

Проснулся я от голосов, раздававшихся со двора. Солнцепалило вовсю, Лилина кровать была пуста, и я понял, что проспал допоздна.Быстренько одевшись, я вышел на галерею и посмотрел вниз. Лиля читала за столомпод навесом, а рядом с ней о чем-то разговаривали Таня и Сергей Лисицын. Япозавидовал Татьяниному умению рано вставать даже тогда, когда ложишься в тричаса ночи. У меня такой способности не было, я вообще люблю поспать, особенно вотпуске.

Рядом с Сережей на скамейке стояла большая черная сумка.

– Владислав Николаевич, вы были правы, в фиолетовом пакетеДоренко действительно оказалась кассета под номером 9. Я вчера два раза еепросмотрел и ничего не понял. Может, вы попробуете? Я вам и видеоприставкупринес.

– А что на кассете? – спросил я, наливая себе кофе инамазывая маслом хлеб, который мне принесла добрая Ирочка. Лилю, каквыяснилось, она уже завтраком покормила. Пожалуй, без Ирочки пропала бы не толькоТаня, но и я.

– Все, как говорил ваш приятель Леня. Какие-то ветеранскиедела. Я уж все глаза сломал, вглядываясь в изображение, но так и не въехал.Ничего там нет такого, из-за чего нужно было отдавать кассету Доренко. И темболее из-за чего нужно было потом эту кассету искать.

– Ладно, посмотрю, – кивнул я, откусывая огромный кусокмягкого теплого хлеба. – Кстати, отчего все-таки умер Вернигора? Вскрытиепроводили?

– Обширный инфаркт.

– И ничего подозрительного? Ни вот столечко?

– Ничего. Все абсолютно чисто.

– Все равно мне не нравится, – упрямо сказал я.

– Да и мне не нравится, – вздохнул Сережа. – Нопротив медицины не попрешь.

– А для тебя что важнее – интуиция или наука? –поинтересовался я, запихивая в рот остатки бутерброда и запивая их горячим кофе.

– Наука, конечно, – улыбнулся он. – Я еще слишкоммало работаю, чтобы ставить свою интуицию выше науки. Опыта не хватает.

– А у меня хватает. Поэтому, Сереженька, надо выяснить, прикаких обстоятельствах у Николая Федоровича Вернигоры сделался обширный инфаркт.Только после этого моя жизнью битая интуиция умолкнет и отдаст пальмупервенства медицинской науке. У Вернигоры соседка сердобольная была, из дома16, судя по тому, что ключи от его дома оказались у нее, она после всего, чтослучилось, в доме прибрала и дверь заперла. Вот и надо у нее спросить, чтоименно она прибирала. Спросишь?

– Спрошу. Только…

– Что – только?

– Да меня к гостинице намертво привязали. Сауле Ибрайбекована грани нервного срыва, каждую минуту ждет, что ее убивать придут. Начальствовелело, чтобы кто-нибудь постоянно находился в гостинице. Ночью там ПашаЯковчик дежурил, а сейчас мне надо идти его сменить.

Я бросил смущенный взгляд на Лилю, которая все это времясидела тихонько, углубившись в книгу. Сегодня это была снова Барбара Картленд,видимо, «Украденные сны» были благополучно завершены. Да что же это такое!Привез ребенка на море, называется. И Ритка меня убьет, если я сегодня опять неповеду Лилю на пляж.

– Я могу пойти поговорить с этой женщиной, – неожиданновызвалась Татьяна. – Я же ваша должница, Сережа.

– Что вы, что вы, – возмущенно замахал онруками. – Даже слышать не хочу. О каком долге может идти речь, если моидомашние до сих пор в себя прийти не могут от изумления, что сама ТатьянаГригорьевна Томилина у них в гостях была.

– Между прочим, если уж Татьяна Григорьевна, то никак неТомилина, – засмеялась Таня. – Следователь Татьяна Григорьевна носитфамилию Образцова, а Томилина – это псевдоним. У Татьяны Томилиной отчестванет.

Если бы я в это утро сохранял способность веселиться, тонесомненно расхохотался бы, глядя на Сережино вытянутое лицо. Он, по-моему,даже дар речи потерял на какое-то время.

– То есть… Вы хотите сказать… – бормотал он. – Вашафамилия Образцова? Татьяна Образцова?

– Ну да. А чего вы так переполошились? Тут я почувствовалнекоторое неудобство. В памяти зашевелилось какое-то смутное воспоминание.Где-то я уже слышал это имя – Татьяна Образцова. Но где? Однако у Лисицынапамять оказалась более быстрой и услужливой.

– Так это вы добились осуждения самого Алояна? Я читал вашустатью в Бюллетене следственного комитета. И в Бюллетене Главногоинформационного центра тоже…

И тут я вспомнил. Черт побери, ну конечно, обвинительноезаключение по Алояну. Об этого Алояна зубы пообломали многие сыщики иследователи, дважды его предавали суду, и дважды он выходил из зала судебногозаседания с гордо поднятой головой и оправдательным приговором под мышкой. Унего были самые лучшие адвокаты, из тех, что в свое время защищали несчастных гэкачепистов,а после октября 1993-го – защитников «Белого дома». Он давал миллионныедолларовые взятки, он откупался от всех и вся. Сначала Алояна пытались прижатьк стенке для порядка, потом – из сыщицко-следственного азарта, а потом махнулина него рукой, решив, что собственное здоровье дороже. Великий Ашот Мушеговичуспокоился и продолжал проворачивать свои махинации, но, оказывается, кому-тоего деятельность еще была интересна. Этим «кто-то» была следовательПетербургского ГУВД Татьяна Образцова, которая, не испрашивая ничьих санкций иникого не ставя в известность, связалась с рядом зарубежных фирм и получиладанные, позволившие доказать достаточно фактов, чтобы в третий раз отдатьАлояна под суд. На этот раз – успешно.

– Я дружу со своими бывшими мужьями, – весело сказалаТаня. – Иногда это бывает очень полезно.

Я понял, что она получила информацию по Алояну из рук своегопервого мужа, который уехал за границу. И тут же в голове у меня прояснилось.Конечно же, она звонила ему из дома, тратила на международные переговоры кучуденег, которые ей никто не возместил, но зато вся ее деятельность прошла мимоглаз руководства, и утечка информации к Алояну была таким простеньким образомпредотвращена.

– Ты не разорилась на этом деле? – спросил я, имея ввиду безразмерные счета с телефонной станции.

– Разорилась, – призналась она. – Зато кайфпоймала. Ведь в чем вся прелесть-то? Толстая, неуклюжая баба – и предъявляетобвинение самому Алояну. Надо было видеть его рожу у меня в кабинете!

– Татьяна, прекрати! – взорвался я. – Еще разуслышу, как ты себя обзываешь – и…

– И что? – с любопытством спросила она. – Что тысо мной сделаешь?

– Я еще не решил. Придумаю тебе какое-нибудьнаказание, – пошутил я.

В ее глазах плясали чертики, и я сообразил, что нашаперепалка зашла слишком далеко, чтобы стать достоянием ушей Сережи Лисицына имоей дочери.