Я молча сжал ее руку и легонько поцеловал в щеку. Сидящийвпереди Сережа Лисицын сделал вид, что не услышал ее слов, хотя мускулы на егошее напряглись. Не нужно устраивать ему неприятности. Но и Таня права: неужеливсе им спускать?

Решение пришло само собой, когда в салоне самолета оказалисьразъезжающиеся после закрытия фестиваля журналисты. Двух часов полета вполнехватило для того, чтобы поделиться с ними впечатлениями о пребывании вгостеприимном теплом городке. Мой рассказ был встречен весьма скептически. Тоесть сначала, пока я говорил о четырех трупах и связанных с этим событиях, онислушали меня раскрыв рот, но, когда речь зашла о ветеранах и клубе «Патриот»,интереса у них поубавилось. Все это было слишком похоже на бред больноговоображения. Я не стал настаивать. В конце концов, я сделал все, что мог.

В Москве я привез Татьяну в свою однокомнатную квартиру ипоклялся в течение ближайшей недели кормить ее только манной кашей и чаем ссухарями, как и полагается после отравления. Она вяло соглашалась и вообщевыглядела усталой и безразличной. Казалось, она даже не понимает, что приехалав Москву, а не к себе домой, в Петербург.

– Таня, ты недовольна? – как-то спросил я ее. –Жалеешь, что согласилась приехать ко мне?

– Да нет, – она повела плечами, – я ни о чем нежалею. Кроме одного: что живу в этой поганой никчемной жизни. Я только теперьначинаю понимать, почему ты уходишь на пенсию. Раньше я это как-товоспринимала… Легко, что ли… Ну, как должное. Кому-то можно выкрутить руки, акому-то нельзя. А если случайно удается зацепить того, кого нельзя, то нужнопросто порадоваться и купить себе маленький подарок в честь маленькойнеожиданной удачи. И ни в коем случае не думать, что так теперь будет всегда.Знаешь, я с этим мирилась, а может быть, книги начала писать специально, чтобыне думать об этом и не расстраиваться. Подумаешь, профессиональная гордость!Кому она, к чертовой матери, нужна, гордость эта! Нацепил погоны, получаешьзарплату – и сиди тихонько, делай свое дело как умеешь и не высовывайся. Единыйзакон во всем мире, это же не только у нас так. Ну, может, у нас как-тоособенно нагло, но по сути то же самое. А теперь мне больно и противно. И я незнаю, как буду работать дальше.

– Тебе сколько еще до пенсии?

– Почти десять лет. Я же университет заканчивала, а не школумилиции, как ты, а нам срок обучения в стаж не засчитывается.

– Уходи с работы, – предложил я. – Увольняйся безпенсии, пиши книги. А я буду тебя содержать.

Я говорил это, наверное, уже в сотый раз. Но сейчас впервыеТатьяна ответила:

– Я подумаю.

* * *

Спустя неделю я прочитал в газете огромную статью омаленьком южном курортном городе. Кто-то из журналистов мне все-таки поверил.Начиналась она словами:

«Провожали в последний путь молодого участкового СергеяЛисицына…»

В этот день я напился, и мне даже не было стыдно передТатьяной.