В следующие несколько дней, слившихся для меня в одно сплошное неясное пятно, я почти не покидала этой кровати. Все мое тело болело, а желудок выворачивало наизнанку, но, по крайней мере, благодаря постоянным визитам Рикардо я имела возможность сколько угодно жаловаться на свое несчастье.

Ночью Рикардо сидел на кровати и играл на харане. Сначала он исполнил народную песню из Уахаки, которую спел на местном языке – языке сапотеков. Он объяснил, что в песне поется о безобразном мужчине, влюбленном в красавицу. Мелодия была настолько трогательна, а его голос полон такого чувства, что я с трудом сдерживала слезы. Потом он сыграл веселую песенку о том, как петух женился на курице, исполнив под нее зажигательный танец.

Через два дня я пошла на поправку так же стремительно, как заболела, и проснулась поутру голодная как волк. Рикардо приготовил тушеного цыпленка со свежими травами и специями. Вечером он отвез меня обратно, в мою квартиру, и на следующий день я пошла на работу, чувствуя себя совершенно окрепшей. С этого момента пути назад уже не было. Рикардо был таким добрым, таким чутким, что я больше не могла сопротивляться его спокойному присутствию в своей жизни. А после того как меня стошнило на пол у него в кухне, я могла с уверенностью сказать, что он знает меня и изнутри.

Мы с Октавио увиделись только в субботу утром.

— Как ты провела эту неделю? – поинтересовался он, начищая зубы перед зеркалом в ванной.

— Хорошо.

Похоже, он не заметил, что я двое суток не ночевала дома, и я не считала нужным поднимать эту тему. И разумеется, мне было неловко признаваться, что я отравилась уличной едой, от чего все время предостерегал меня Октавио.

Мы, как обычно, отправились за покупками на рынок, где перекусили кесадильями с кофе, а потом, как давно договаривались, решили совершить паломничество к Пресвятой Деве.

Во времена святого Хуана Диего холм Тепейяк стоял посреди заливных лугов в сельской местности. Теперь этот самый холм оказался в неблагополучном районе на севере столицы. Даже несмотря на субботу – относительно спокойный день, – здесь собрались огромные толпы народу. И это мы были в километре от церкви. Улица Гвадалупе, ведущая вверх по холму Тепейяк к базилике, предназначена только для пешеходов. Людская масса медленно поднималась по склону, огибая лотки с вареной кукурузой и палатки с церковной утварью и сувенирами с ли ком Богоматери Гваделупской. Люди в ней в основном были ниже ростом и смуглее, чем типичные представители народа, толпящегося на улицах Мехико. Большинство их было одето в традиционную индейскую одежду, и до меня долетали обрывки фраз на языках, не похожих на испанский. Некоторые ползли к базилике на коленях. Один человек взбирался на холм, сгибаясь под тяжестью деревянного распятия.

Октавио пояснил, что это по большей части паломники, которые пришли сюда пешком со всех уголков страны, чтобы поклониться Пресвятой Деве.

— В среднем четырнадцать миллионов посетителей в год, – сообщил он. – Это вторая по посещаемости католическая святыня после Ватикана.

Пока мы пробирались сквозь толпу, на нас то и дело оборачивались любопытные лица. Долговязый Октавио, с вьющимися волосами, в новой модной футболке, смотрелся здесь еще бо́льшим чужаком, нежели я, возвышаясь над потоком паломников.

На вершине холма Тепейяк находились два храма. Прямо перед нами стояла Antigua Basílica (Старая базилика) – построенная францисканцами в XVI веке, с богато украшенной красно-золотой крышей-куполом. Но эта церковь уже много лет как была закрыта и больше не являлась хранилищем образа Девы. Октавио рассказывал мне, что из-за того, что первый построенный здесь храм неумолимо оседает (такое случается, когда город строят на озере), в 1970-е годы по последней технологии, исключающей оседание, был построен новый храм. Это была современная базилика – гигантский уплощенный цилиндр из бетона и темного стекла. Она больше напоминала стадион, нежели храм, и явно вмещала себя столько же народу, давая возможность присутствовать на мессе 10 тысячам верующих одновременно.

Благодаря круглой конструкции базилики тильма Хуана Диего была видна с любого места внутри здания, объяснил мне Октавио. С золотого столба за пуленепробиваемым стеклом ограждения на своих почитателей смотрела Пресвятая Дева Гваделупская. Руки ее были сложены в молитве, а голова наклонена чуть набок. Ее неподвижная поза и цветовое решение напоминали любое другое произведение религиозного искусства XVI века. Однако, если верить поклоняющимся Деве Гваделупской, этот образ не выказывает признаков порчи уже почти 500 лет, несмотря на то что он запечатлен на ayate – ткани из волокон магуэя, срок сохранности которой обычно не более двадцати лет.

Святыню можно рассмотреть более пристально с движущейся дорожки, бегущей в двух противоположных направлениях; она медленно, но постоянно движется, чтобы люди не задерживались перед святыней слишком подолгу. Октавио прочитал молитву и перекрестился, проезжая мимо образа, и этот его жест почему-то встревожил меня. Я никогда раньше не видела его в таком серьезном и взволнованном состоянии, и это показалось мне в корне противоречащим его рациональному складу ума.

Когда мы спускались с холма к машине, Октавио вдруг обернулся ко мне и спросил:

— Заметила, как все на меня смотрят?

— Да, знаю, на нас все смотрят. – Еще бы они не смотрели!

— Но ты иностранка. А я – нет, я – мексиканец. Порой я чувствую себя иностранцем в родной стране.

Его можно было понять. Октавио отличался от большинства мексиканцев – внешностью, экономическим положением, культурой. Я подозревала, что его религиозное чувство к Деве проистекало скорее из потребности ощутить себя частью своего народа. Вот почему он так яростно цеплялся за этот символ своей национальной идентичности.

Когда мы возвращались домой на машине, Октавио пригласил меня на концерт, который этим вечером должен был состояться в районе Ла-Кондеса.

— Будет весело – придут Офелия и Сильвио…

— Я бы с удовольствием, – сказала я, внезапно вспомнив, что уже пообещала поужинать с Рикардо. – Но, кажется, не смогу… У меня другие планы на вечер.

— Какие? С кем? – поинтересовался он.

По логике, я не должна была чувствовать неловкости, рассказывая ему о Рикардо. В сущности, Октавио вел себя в тот день настолько обыденно, что мысль о том, что наши отношения могут выходить за рамки платонических, была бы просто бредовой. Однако мне пришлось сделать усилие над собой, чтобы сообщить ему, что «в командировке я встретила одного человека, и мы сегодня ужинаем вместе».

— Как-то вы быстро, – с кривой усмешкой заметил он.

— Что? И вовсе мы не…

— Берегись мексиканских мужчин, – перебил он. – Они, по традиции, смотрят на женщину сверху вниз. Я бы на твоем месте сильно не увлекался.

Не ревность ли звучала в его словах? Или он просто предлагал мне братский совет? Я не могла определить.