— У меня вопрос, — сказал Иэн. — Если вы выросли здесь, как вы занимались спортом?

— Я занималась спортом в школе, — ответила я. — А еще на последнем этаже тут есть тренажерный зал.

— А как же выходные?

— По выходным приходилось обходиться без спорта. Только иногда мы с отцом устраивали себе ворота из табуреток и играли в футбол надувным мячом. В России футбол очень популярен.

Я уже рассказывала ему, как мой отец бежал в Америку.

— А можно нам попробовать? — спросил он.

Я и не думала, что это для него так важно. Я ведь помнила, как Софи Беннетт рассказывала об этом их номере с канканом, когда оказалось, что у Иэна беда с координацией. Но, с другой стороны, он ведь десятилетний мальчик, которому за последние двое суток толком не доводилось подвигаться, если не считать коротких пробежек по тротуару в зонах отдыха на автомагистрали.

— Конечно, — ответила я. — Я, правда, сомневаюсь, что у них сохранился надувной мяч.

— Мяч можно сделать из одежды! — радостно предложил Иэн.

Поев, мы вымыли посуду, и я помогла Иэну отыскать в комоде ящик с белыми отцовскими футболками. Он связал их в мяч с помощью маминой кулинарной нити. Мы поставили по два барных стула в разных концах гостиной, и каждый занял позицию вратаря. Мы по очереди пинали мяч из футболок, защищая ворота и пытаясь забить друг другу гол. Иэн оказался не очень хорошим игроком, но и я играла не лучше. Через каждые пять-шесть ударов мяч слегка разматывался, и Иэну приходилось прерывать игру, чтобы увязать его обратно.

— Ты дома играешь в футбол? — спросила я.

— Не-а, — ответил он. — На переменах я обычно играю в игру «иэн-бол», но сейчас я не смогу вам ее показать, потому что для этого нужен мусорный бак, а тут его нет.

Мы услышали, как в замке входной двери повернулся ключ, и Иэн замер в согнутом положении — он как раз наклонился, чтобы снова перевязать мяч.

— Это уборщица, — объяснила я, но тут же сообразила — еще до того, как услышала голос отца, — что для Кристины было уже поздновато.

— Пап! — крикнула я, прежде чем он успел нас увидеть и умереть от разрыва сердца. — Пап, мы тут!

Первой из-за угла появилась мама, с огромными белыми глазами. На плече у нее висела дорожная кожаная сумка, волосы были примяты после сна в самолете.

— Люси! — воскликнула она и двинулась на меня, раскинув руки для объятий. — Солнышко, что случилось? Мы увидели твою машину. Господи, ты ужасно выглядишь!

— У меня все в порядке, все хорошо, — заверила я ее.

— Мы вернулись домой раньше запланированного, у отца плохо с желудком, даже не спрашивай.

Пока она меня обнимала, в комнату вошел отец, заранее расплывшийся в широкой русской улыбке, обнажившей желтые неровные зубы.

— Господи боже! — воскликнул он, глядя на Иэна. — А это что у тебя за новый ухажер?

И прежде чем Иэн успел ответить что-нибудь нелепое, я поспешила сказать:

— А, вы ведь, наверное, помните Дженну Гласс, из моей школы?

Дженна Гласс действительно когда-то училась в нашей школе и однажды стащила у меня с тарелки всю картошку фри, но это имя я выхватила наобум, просто чтобы это был кто-то, с кем мои родители точно не знакомы. Они оба отрицательно помотали головой.

— Это ее сын, Иэн.

Зачем я сказала, что его зовут Иэн? Почему не назвала любое другое имя?

ИЭН протянул отцу руку.

— Иэн Гласс, — представился он и тут же уточнил: — Иэн Бартоломью Гласс.

— Дженна в больнице, и я решила немного ей помочь. А сюда мы решили заехать, чтобы передохнуть.

— А что с ней произошло? — спросила моя тактичная мать.

Она сняла тяжелое твидовое пальто, и я почувствовала, как от него повеяло холодом.

— Мама пыталась покончить с собой, — произнес Иэн.

Он оказался неплохим вруном, очень спокойным и уверенным.

— Папа сбежал с одной девицей, и мама наглоталась таблеток. Но теперь она снова возьмет себя в руки.

Видимо, Иэн не только много читал, но еще и смотрел чертову прорву телепередач.

— Ах ты бедняжка! — воскликнула мама. — Вы оба должны остаться на ночь. У нас есть диван и надувной матрас.

Когда они убрали из-под ног сумки, мама дала нам кучу одеял и надула матрас с помощью фена.

— Где мы его положим? — спросила она.

— Конечно в библиотеке, — сказал Иэн. — Обожаю спать в библиотеках.

Я наблюдала через коридор, как мама стелет ему постель, укладывая подушки и расправляя простыни, а еще она достала откуда-то из шкафа одного из моих старых плюшевых медведей. Отец хлопнул меня, а заодно и Иэна по спине и спросил:

— Как насчет пивка?

Иэн выглядел до смерти перепуганным.

— Нет, спасибо, — ответил он. — Я в порядке.

Он взглянул на меня, чтобы удостовериться, что поступил правильно, и я еле удержалась, чтобы не рассмеяться. Этот ответ он наверняка выучил на школьном собрании, где им объясняли, как отвечать на навязчивые приглашения товарищей.

— Ты в порядке? — весело улыбаясь, переспросил отец. — Спасибо зарядке?

— Не обращай на него внимания, — подбодрила я Иэна.

Отец налил себе стакан пива, после чего уселся на диван и указал мальчику на стул.

— Садись-ка вот сюда, — сказал он. — Сейчас я покажу тебе такое, что ты глазам своим не поверишь.

Иэн сел на стул, вероятно вздохнув с облегчением, что разговор не дошел до той стадии, когда ему бы предложили выкурить косяк.

Отец откинул с лысеющей головы тонкую прядь волос, прикрывавшую плешь, и продемонстрировал Иэну свой лоб.

— Посмотри повнимательнее, так, чтобы свет хорошо падал, и скажи мне, что ты видишь.

Иэн нагнулся поближе.

— Вы что, упали? — спросил он.

Отец пришел в восторг.

— Нет! Я таким родился! Две шишки, по одной на каждой стороне!

Он потрогал сначала одну, потом другую, а после этого повернулся ко мне:

— А теперь ты покажи свои.

Я неохотно убрала со лба волосы — обычно я скрываю шишки под ними. Не то чтобы они прямо ужасно торчали, но примерно один раз из двадцати, когда я откидываю челку, кто-нибудь спрашивает, где это я так ударилась головой.

— Рога! — объявил отец. — Ты когда-нибудь слышал о таком французском композиторе — Дебюсси?

Иэн кивнул, как будто и в самом деле слышал.

— У Дебюсси тоже такое было — два рога на лбу. А это значит, что рога — признак гениальности. Ведь там освобождается дополнительное пространство для мозга!