Иэн захлопал в ладоши — так ему понравились наши рога.

— Просто отпад! — сказал он.

— Отпад! — повторил отец, не сдерживая смеха. — Люси, слыхала, у тебя, оказывается, отпадный отец!

Тут отец, конечно, пустился в рассказ о великом роде Гулькиновых, и я, запрокинув голову на спинку кресла, прикрыла глаза. Какое это было облегчение — после трех дней дороги наконец передать кому-то другому обязанность поддерживать разговор с Иэном. Я пыталась привести мысли в порядок и расслабиться, но, конечно, это было невозможно.

В голове у меня беспрерывно прокручивалась немая кинопленка о мистере и миссис Дрейк. Сейчас у них в гостиной наверняка сидит священник. Может, это даже сам пастор Боб. Или трое усердных сотрудников сыскной полиции. Мне хотелось верить, что я беспокоюсь о родителях Иэна больше, чем о себе самой. Но если бы это было так, я бы развернула машину, доставила мальчика к их двери и покорно ждала последствий, которые неминуемо обрушились бы мне на голову. Рога у нас на головах не лгали. Мы с отцом были похожи: помахивали одинаковыми разветвленными хвостами и воровали все, что плохо лежит. Дьявол думает только о себе.

Но нет. Больше всего я тревожилась за Иэна. Иначе разве стала бы я ради него отказываться от всего, что было у меня в жизни?

— Так вот, — донесся до меня голос отца. — Я расскажу тебе о шоколадной фабрике.

Иэн выпрямился на стуле и кивнул — усталости как не бывало. Более интригующего начала для поклонника Роальда Даля и придумать было нельзя. Я слышала эту историю много раз, и с годами она видоизменялась, превращаясь из правдивого повествования о подростковом бунте сначала в рассказ в духе позднего Маркеса, а потом и вовсе в ключевое событие российской истории двадцатого века.

— Когда я был маленьким, — начал отец, — Россия называлась СССР. Ты об этом слыхал?

Иэн кивнул.

— Это была очень суровая, очень унылая страна. И у нас не было хорошего шоколада. А шоколад — главная любовь моей жизни.

— И вот результат: теперь у него диабет! — крикнула мама из библиотеки.

— Вместо шоколада у нас были такие светло-коричневые плитки со вкусом мела. Их можно было держать в руках хоть пять часов подряд, и они все равно не таяли. Но когда мне было семнадцать, моему дяде как-то позволили съездить в Швейцарию, и он тайком привез мне оттуда прекрасного настоящего шоколада. Он был совершенно черного цвета и пах лесом. Куда там вашим шоколадным батончикам! Ты ведь тоже любишь шоколад?

Вместо ответа Иэн быстро-быстро задышал, как щенок, почуявший угощение.

— Тогда ты понимаешь, о чем я. Я съел весь шоколад один, ни с кем не поделившись, но в красках рассказал о нем друзьям. Мне никто не поверил! Тогда я решил, что стану продавать всему городу настоящий шоколад. Но знаешь, в чем была проблема?

Иэн помотал головой.

— В СССР нельзя было открыть собственный бизнес! Это нужно было делать тайно. Тогда я отправился к своему другу Сергею, он мог достать на черном рынке любую вещь, включая шоколад. Джазовые пластинки тоже были только у него.

— Что такое черный рынок?

— Черный рынок — это когда люди продают друг другу разные вещи тайно, потому что это незаконно.

— Вещи вроде наркотиков? — уточнил Иэн.

— Нет, вроде джазовых пластинок. Ладно, не важно. В общем, мы с Сергеем устроили в подвале моего дома шоколадную фабрику. Мы сообразили, что выгоднее покупать большие плитки, поэтому стали доставать настоящие шоколадные кирпичи размером с энциклопедический словарь. Мы завозили их в подвал на тележке, брали молоток и деревянный колышек и раскалывали шоколадную плиту на кусочки, а потом разводили огонь и расплавляли все в шоколадный суп.

Иэн в восторге погладил себя по животу.

— Потом мы разливали суп в формочки, которые сделал Сергей, и у нас выходило двести пятьдесят шоколадок размером с палец.

Отец продемонстрировал Иэну свой скрюченный указательный палец и продолжал:

— Должен тебе признаться, идея это была не лучшая. После того как шоколад вот так переплавляешь, он седеет, но все равно наши шоколадки были вкуснее, чем то, что продавали в нашей стране. Мы заворачивали их в обертки, на которых было написано «Шоколадная компания, Ленинград». Мы жили не в Ленинграде, такая надпись нам была нужна для конспирации. И вот мы стали продавать шоколад другим мальчишкам. Девчонкам мы не доверяли. Какие-то ребята давали нам за шоколад деньги, а некоторые обменивали на другие вещи, например на туалетную бумагу.

— На туалетную бумагу? — переспросил Иэн, которому это, конечно, показалось интереснейшей подробностью.

— Плохая бумага была шершавой, как наждак. А хорошая ценилась на вес золота. В итоге мы начали продавать так много шоколада, что люди перестали покупать отвратительные шоколадки, которыми торговали в магазинах. Стоило всего раз попробовать наш шоколад — или хотя бы понюхать — и о старом шоколадном меле не могло быть и речи. Вскоре разговоры о том, что в магазинах залеживается никому не нужный шоколад, дошли до секретаря горкома, и он написал письмо самому Сталину: «Жители моего города счастливы настолько, что больше не испытывают потребности в сладостях!» Сталин был очень доволен. Он подумал: «Ага! Сработало! Мой план по созданию счастливой державы оказался успешным!» Так что кто знает, возможно, не начни я тогда торговать шоколадками, мир был бы сейчас другим.

— И вы так и не попались? — спросил Иэн.

Отец рассмеялся:

— Я довольно скоро сам закрыл фабрику: нужно было готовиться к экзаменам в школе. Но черным рынком я продолжал пользоваться: доставал людям хорошую водку, пиво, сигареты, жвачку, журналы с голыми женщинами. Для мальчишки я был страшно богат.

Я слушала, раскрыв рот от изумления — не потому, что отец рассказал десятилетнему ребенку про голых женщин, а потому, что эта его история успела так сильно измениться с тех пор, как я слышала ее в последний раз. Обычно его рассказы обрастали преувеличениями постепенно, но чтобы вот так, полностью изменить всю суть истории — такого с ним еще не бывало. Наверное, он сделал это ради Иэна: придумал счастливый конец, вместо того чтобы рассказывать про картофелину в выхлопной трубе. А может, просто он почувствовал, что сейчас нам бы не очень понравился рассказ, в котором главный герой попался.

— Почему же вы уехали из России, раз вы были там так богаты? — поинтересовался Иэн.

— В СССР невозможно было стать по-настоящему богатым. Деньги-то потратить было не на что! «Мерседесы» у нас не продавались.

Я снова отвлеклась от рассказа отца, когда в комнату вернулась мать. Встретившись со мной взглядом, она многозначительно закатила глаза и отнесла отцовский пустой стакан из-под пива на кухню.

Вообще-то я никогда толком не знала, было ли в этой истории про шоколад хоть одно слово правды. Иногда отец рассказывал, что по радио передавали ставшую знаменитой речь Сталина о счастливом городе, в котором людям не нужны сладости. А порой вдруг оказывалось, что секретарь горкома на самом-то деле сразу поймал отца с Сергеем, и им пришлось откупиться от него сотней шоколадок, после чего он честно держал слово и не выдавал их, но через два года фабрику рассекретил местный почтальон. В одних версиях рассказа ребята становились сказочными богачами, а в других — раздавали шоколад бесплатно, в знак политического протеста. Но до этого дня мне и в голову не приходило, что выдумкой могла оказаться вся история от начала до конца и что, пожалуй, затея с подпольной шоколадной фабрикой и в самом деле слишком хороша, чтобы быть правдой. Эта догадка на удивление сильно меня встревожила.