– Эмили, хватит болтать ерунду. Соберись. Отвечай только «да» или «нет». Ты оставила его дома?

– Да.

– Кто-нибудь еще в курсе?

– Нет.

– Ты закрыла за собой дверь?

Она смотрит на меня, как обезьяна, которой показали извещение из налоговой инспекции.

– Эмили, пожалуйста, отвечай.

– Но ты велела говорить только «да» или «нет», а я не помню.

– Ты на машине?

– Да.

– Дай мне ключи. Мы едем туда.

30

Какие бы сюрпризы ни преподносила вам жизнь, какие бы испытания ни сваливались на вашу голову, всегда помните, что где-то есть человек, которому хуже, чем вам. Сегодня утром победительница конкурса на самую ужасную карму сидит рядом со мной в машине. А моему стилю вождения сейчас позавидуют даже племянники с их компьютерными играми.

Эмили бормочет что-то бессвязное, иногда дергается и машет руками, как бесноватая. То она пристально смотрит вперед, будто там летит НЛО, а в следующую секунду ее голова низко опускается, словно она решила вздремнуть. Я никогда не видела, чтобы кто-то так себя вел. За исключением, пожалуй, одного фильма ужасов. В нем компания девушек с большими бюстами и юношей с накачанными прессами разбила лагерь в лесу, и одна девчонка в шортах и короткой маечке решила выкопать яму, чтобы разжечь костер. Но ей не повезло: копнув пару раз, она разрыла могилу, в которой почти триста лет таилась смерть. Как будто можно похоронить смерть… После этого девушка в шортах весь фильм совершала странные телодвижения, отчего ее маечка задиралась все выше. Эмили сейчас вытворяет то же самое, она даже издала протяжный звук, напоминающий хрип бизона. Мне страшно. С другой стороны, если ее голова начнет вращаться, разбрызгивая рвоту, плевать, это же ее машина. Я всегда могу прикрыться зонтиком, который лежит у нее в дверце. Но пока она вроде как играет на фортепьяно а-ля Шопен, хотя никогда и близко к клавишам не подходила. Дело кончится тем, что ее вместе с Валери, опрысканной святой водой, упекут в одну палату, заварят дверь и повесят табличку: «Опасно: ведьмы! Открывать только для того, чтобы сжечь».

Эмили говорит, что не хочет умирать. И на суде будет утверждать, что убила его из ревности. И она не виновата, что влюбилась в такого похотливого урода. Обещает, что купит ему новую голову, которая в любом случае будет не такой безобразной, как предыдущая. Это ужасно, но я с трудом сдерживаю смех.

Мы подъехали к дому ее преподавателя драматического искусства. Не знаю, как лучше поступить. Оставить Эмили в машине? Но нет никакой гарантии, что она будет сидеть тихо. Тащить с собой на место преступления? А вдруг у нее случится истерика при виде трупа? Передо мной стоит выбор между чувством и долгом. Пойду одна – и Эмили, чего доброго, примется грызть сиденья, а то и вовсе выберется через окно, чтобы покусать прохожих. Возьму ее – и стану свидетелем великой сцены, где Гамлет берет череп и декламирует: «Пожизненное светит мне иль нет, вот в чем вопрос?»

Но привязать ее, как бедную собачку возле магазина, все равно не получится, так что выбор очевиден.

Эмили с трудом вспоминает этаж и трижды спотыкается, поднимаясь по лестнице в своих солнцезащитных очках. Внезапно она дрожащей рукой указывает на дверь, словно это врата ада. Я пытаюсь ее успокоить:

– Смотри, квартира не опечатана – это хороший знак! Полиция не обнаружила тело, либо полицейские еще внутри…

– Нет, не звони! Я не готова…

Она делает два оборота вокруг себя, одергивая пальто. Не знаю зачем. Но мы не можем торчать тут все утро. И я звоню.

За дверью тихо. Я настойчиво стучу. И прекрасно понимаю, что, если откроют полицейские, получится, что я собственноручно сдам им свою единственную настоящую подругу.

Наконец раздаются шаги. Дверь открывается. О боже! Она и вправду его убила, передо мной привидение! Невысокий мужчина лет шестидесяти, одинаковый и в высоту, и в ширину, с толстой повязкой на голове. Не знаю почему, но я тут же вспоминаю одну историю из детства. Я уже лет десять как о ней забыла! Мы с Каро катались в парке аттракционов на поезде-призраке, когда перед нашим вагончиком вдруг возник монстр. В его забинтованной голове торчал топор, и он, завывая, протягивал к нам руки. Я так перепугалась, что треснула его кулаком по лбу, и он взвыл еще громче. Возможно, бедняга после этого бросил семью, скелеты, вагончики и пластиковую паутину, начал новую жизнь, и вот сегодня случай снова нас свел.

Преподаватель драматического искусства и впрямь выглядит странно. Он улыбается. Обычно, когда люди улыбаются, это облегчает контакт и вызывает желание общаться. Но в данном случае эффект несколько другой. Как бы поточнее выразиться? Меня пугают две вещи: его рожа и мысль о том, что Эмили пусть даже теоретически планировала с ним какие-то отношения. Видимо, она совсем дошла до ручки… На их свадьбе я наверняка была бы свидетельницей. Думаю, я попросила бы не делать фотографий с моим участием, чтобы мне потом не пришлось на них смотреть.

– Good morning, ladies…

Какое патетическое произношение… Ну и ну! На его фоне Хьюго выглядел почти шикарно. Эмили замерла в прострации в углу лестничной площадки. Я пытаюсь сохранить самообладание.

– Здравствуйте, месье. Мы были неподалеку и хотели проверить, все ли с вами в порядке…

Он окидывает меня оценивающим взглядом, словно крестьянин, который покупает корову на ярмарке, затем обращается к Эмили с улыбкой психопата:

– А ты, оказывается, штучка с характером! Мне это нравится. Маленькая шалунья, ты вернулась с такой же красивой подружкой. Теперь мы повеселимся на славу… Входите, я достану шампанское из холодильника.

Эмили утыкается лицом в ладони и начинает стонать, как кенгуру, у которой роды пошли с осложнениями. Все понятно, на нее можно не рассчитывать.

– Нет, спасибо, месье, не надо ничего доставать, – решительно отвечаю я. – Вид у вас вполне здоровый, а нам уже пора.

– Даже не думайте!

Он хватает меня за руку. По спине пробегает волна отвращения.

– Какая у вас нежная кожа…

Мне хочется сказать, что ему следует быть осторожнее, что я уже отдубасила одного придурка. Но я должна подавлять порывы ярости. Если Эмили его поцелует, может, он превратится в прекрасного принца? Я пытаюсь вырваться, но он усиливает хватку. Я замечаю позади него «творения», о которых говорила Эмили. Вот уж действительно драматическое искусство, в прямом смысле этого слова. Разве нормальному человеку может нравиться такое? Впрочем, мне нет до этого дела, скорее бы убраться отсюда.

– Месье, прошу вас, будьте благоразумны.

– Жизнь коротка, не будем терять ни минуты. Входите в мое скромное жилище, я покажу вам радугу…

Эмили права: единственный способ отделаться от него – треснуть по голове. Но у меня ничего нет под рукой, а он тащит меня внутрь. Мои подошвы скрипят по его паркету, словно шины на горных виражах. Отчаявшись, я шлепаю его ладонью по повязке. Эффект незамедлителен. Он отпускает меня и принимается верещать от боли. Очень похоже на того типа из поезда-призрака. Теперь я стою между вопящим преподавателем и подвывающей Эмили.