– Думала… – сказала, и тут меня прервал стук в дверь.

– Я открою! – Даня встал с бокалом вина в одной руке и свечой в другой, с двумя по-прежнему расстегнутыми пуговицами. – Наверное, соседи…

В наше время зачем постучат соседи? Не за свечкой же… Хотя, может, какая бабусечка и окажется дома без запаса восковых изделий? Кто знает.

Замок повернулся, дверь бесшумно распахнулась и наступили несколько секунд тишины.

А потом звон бокала, и грохот такой силы, будто кого-то швырнули в шкаф. Я вскочила, взяла вазу потяжелее и медленно двинулась в коридор, стараясь сохранить разум.

Может, позвонить сразу в полицию, а потом уже показываться? Или там уже Даню убьют? А я могу кого-то спасти в таком положении?

Темнота была плохим помощником. Было видно только два мужских силуэта, сцепившихся не на жизнь, а на смерть.

Разобрать, кто там Даня не представлялось возможным. Помочь тоже. Я взяла телефон, посветила на сплетенный комок тел и выронила мобильник.

Свет смартфона ухватил знакомый темный взгляд, словно из самой бездны.

– Прекратите сейчас же! – крикнула я, как только поняла, кто же нарушитель спокойствия.

Но мужчины меня словно не слышали, будто находились в одной вселенной, а я в другой.

– Хватит! Остановитесь! – попыталась снова, но эти двое, казалось, сцепились только сильнее.

Вот окатить бы их из шланга, как расшалившихся котов! Жаль, туалет с другой стороны коридора, да и темно. В руках только ваза, и та казенная. Хотя, тут уже столько всего хозяйского попортили, что одним предметом меньше, одни больше – не имеет значения.

В шкафу-купе уже зияла черным дыра. Тумбочка одноногим инвалидом валялась у двери. Зеркало на стене обзавелось трещиной.

Я еще раз с сомнением покосилась на вазу и решила: пускай, а то переубивают друг друга.

И с воинственным криком индейца со всего размаху запулила вазу в пол, застыв. Грохот выдался настолько огромным, что в создавшейся тишине был отчетливо слышен голос соседей:

– Тамара, вызывай полицию!

Не знаю, что именно подействовало на драчунов: ваза или вызов полиции, но мужчины медленно разлепили смертельные объятия и отползли в разные стороны.

Я посветила фонариком телефона по лицам и вынесла вердикт:

– Красавцы.

И так захотелось самой каждому по затрещине отвесить, что аж руки зачесались. Один не думает о том, что скоро выступать в суде и теперь такой расписной будет сидеть на скамье запасных, второй вообще ничем не думает – видит только красную тряпку и щупает мистические рога.

– И что вы вцепились в друг друга? Есть повод? – я переводила луч фонаря с Дани на Валеру.

У Донского была разбита губа и стёсана скула. У Дани опухал нос и он становился похож на ламантина. Похоже на перелом, а завтра синяки расплывутся под глазами и картина маслом будет завершена.

– Повод? – Валера плюнул кровью и посмотрел на меня. В темноте глаза сверкали, словно у кошки. – А этот хрен в квартире с тобой не повод? А, мать моего ребенка?

Я даже пожалела, что у меня нет в руке еще одной вазы…

“Мать моего ребенка…” – с каким апломбом Донской произнес эту фразу! Будто между нами были годы романтических отношений, что закончились плодом любви, а я вздумала пойти налево.

Я даже закатила глаза к потолку и покачала головой. Не хотелось делиться тем, что на самом деле происходило в квартире.  Я понимала, что внешний вид Дани с бокалом вина в руке и расстегнутыми верхними пуговицами рубашки совершенно однобоко воспринялся Валерой.

Он так на меня смотрел, словно я его предала. Я будто на несколько секунд превратилась в экстрасенса и могла читать мысли в его голове. Картинки, которые рисовало его воображение, что так и отражало его лицо. Никогда не думала, что мимика его настолько живая.

Похоже, что чтобы я не говорила Донскому, как бы не тыкала носом в болезненное прошлое, он, почему-то, упрямо считал меня своей собственностью.

Неужели, ребенок в моем животе так придал ему смелости? Раньше от так себя не вел. Нужно было срочно расставить все по местам и немного сбить с него спесь.

Я выдохнула медленно, чтобы успокоиться и взять эмоции под контроль. Как можно незаметней, дабы не показать, что все это трогает меня.

– Где я и с кем я – не твое дело. Уходи, – получилось достаточно уверенно, я была горда собой.

– Нет, – спокойно возразил Валера, отряхивая штаны. – Я бросил все свои дела, как узнал, чем ты занимаешься и с кем. И я буду не я, если он здесь останется с тобой.

– Да ты что? – спросила, скорее не зная, как заполнить повисшую неловкую тишину.

– Знаешь, чем я занимался все это время после твоих слов обо мне и отце?

– Не имею малейшего понятия. И знать не желаю, – я покачала головой, хотя в голове уже прокручивала вопросы: “Неужели, мои слова его так задели за живое? И что он сделал? Поэтому пропал?”

Даня вытер кровь с края разбитой губы и сказал мне:

– Тебе не нужно это все слушать.

А я не знала, хочу ли я услышать Валеру до конца или нет. Сможет ли удивить? На что надеется?

– Уйди за горизонт, пока дышишь, – Донской обратился к Дане, взгляд вмиг стал холодный, как арктический ветер. – У тебя нет ни шанса.

– Если бы у меня не было и шанса, ты бы так не бесился, – подразнил с провокационной улыбкой Даня, и я увидела, как убийственная тьма начинает клубиться в глазах Валеры.

– Говори, что хотел и уходи,  – влезла со своими словами, пока они снова не вцепились друг другу в глотки.

Валера подошел ближе, и я сделала шаг назад:

– Остановись. У меня со слухом все в порядке. Я услышу, говори ты хоть за входной дверью, – угрожающе показала взглядом на выход, и Донской понял намек – остановился.

Хоть это было совсем ему не по нраву. Кулаки сжимались, желваки так и ходили на разбитых скулах.

– Хорошо. Я скажу… – Валера посмотрел на меня исподлобья и торжественно произнес. – Я пошел против отца.

И замер так,  словно слова должны были произвести эффект разорвавшейся бомбы.

– И? Мне тебя поздравить?

– Ты не понимаешь, но в нашей семье всегда соблюдалась строгая иерархия. Семейный бизнес – это десятилетия труда каждого из рода.

– Замечательно, рада за вас, – сказала, ощущая пустоты. Слова Валеры, вопреки ожиданиям, не тронули меня.

Донской это понял и удивленно моргнул. Собрался внутренне и заговорил куда как эмоциональней:

– Я пошел против рода из-за того, что сделал отец. Разделил наши активы, сделал так, чтобы он не мог повлиять на мои. Я пошел ради своей семьи ради тебя!