– Ты пошел на это ради своей совести, Валер. Чтобы заглушить чувство вины за поступок отца, – я сделала шаг ближе к мужчине сама, увидела, как напрягся Донской, не ожидая ничего хорошего, и улыбнулась про себя. – Что, испугался, что на четвертом десятке снова почувствуешь властную руку отца? – спросила, отводя взгляд от таких живых глаз, глядя на которые словно сама проживала все чувства Валеры.

Эмпатия – не всегда хорошо, вот уж точно!

Валера дернулся как от удара:

– Ты изменилась, – еле разжимал губы он. – Никогда не была такой грубой.

– Я не грубая. Я теперь знаю, какими гнилыми бывают люди, и просто хочу держаться от них подальше, – я задрала подбородок вверх, собираясь упорствовать.

Но следующие слова Валеры заставили меня резко посмотреть на него:

– Я буду твоей стеной!

Словно огромное ядро, врезавшееся в стену самообладания, эта фраза рассыпала всю мою выдержку. Голос задрожал:

– Ты? Да где ты раньше был?

– Не думаешь, что сейчас судьба дала нам новый шанс, чтобы начать все с начала? – Валера использовал запрещенные фразы для такой романтической натуры, как я.

– С каких это пор ты веришь в судьбу? – с натугой усмехнулась изо всех сид.

– С тех самых, как встретил тебя снова. Лера, поверь, теперь я никому не позволю сделать тебе или малышу плохо, – горячо заверил Валера и попытался схватить меня за руки.

Я убрала их за спину, спросив:

– И я должна поверить в это? Почему? Если ты не заметил, мне хорошо без тебя.

Валера, казалось, даже забыл, как дышать. И я тоже. Даже Даня не дышал.

В тишине послышался звук открытия дверей лифта.

– Где тут драка? – раздался мужской голос. – Это полиция!

Если бы не стражи порядка, не знаю, чем закончилось бы дело. Правда, Дане пришлось пожертвовать своим задержанием ради того, чтобы Валера на деле прочувствовал, что вламываться в чужую квартиру и размахивать руками не стоит.

Оставшись одна, я на негнущихся ногах прошла на кухню и налила воды. Руку трясло жутко, а сердце стучало в ушах. Все события так и стояли перед глазами, прокручиваясь по кругу.

Все-таки я правильно сделала, что тогда скрылась и от Донского и от Валеры. Такого стресса я давно не испытывала!

Я посмотрела в коридор на последствия драки и поймала себя на мысли, что не хочу шевелить и пальцем ради уборки. Апатия накрыла тяжелым покрывалом, будто все эмоции израсходовались и наступил лимит.

А еще я поняла, что с беременностью стала здоровой эгоисткой. Раньше бы места себе не находила оттого, что Валеру и Даню забрали в отделение. А сейчас я эгоистично подумала: высплюсь спокойно.

Не переживала за эту парочку: у обоих есть деньги и связи для решения их проблем, а вот у меня не было ни того, ни другого.

А это нарастающее давление с их сторон начинало мешать дышать спокойно. Но я была бы не я, если бы смогла уйти спать спокойно и оставить бардак. После часа торгов с самой собой я все же убрала разлитое вино и осколки.

Теперь мне нужно будет стараться вдвойне с этим делом. Расписной синяками Даня не сможет присутствовать на заседаниях, а только помогать из тени. Я уже живо представила реакцию босса, и без того несладко чувствующего себя в больничке, и пожала плечами. Значит, такова судьба. Наверное, она хочет, чтобы я стала крепче и научилась брать на себя ведущую роль во всем.

Но днем Даня ен вернулся. Как и вечером. Телефон не отвечал, и я начинала всерьез беспокоиться, уж не произошло ли что.

Донской со своими связями против Дани. Кто выиграет? Кто более бессовестно будет играть?

Или им двоим повезло наткнуться на правдорубов-полицейских, не берущих взятки? Вот и что думать?

Я уже взяла трубку, когда в дверь позвонили.

Даня. С легкой щетиной, кислым выражением лица и скорбным взглядом.

– Прости, тебе теперь одной отдуваться в суде, – сказал вместо привет.

– Ничего, зато на тебе теперь большинство бумажных дел, хорошо?

Молодой мужчина  весь вечер вел себя тише воды ниже травы. Посматривал на меня, будто чего-то ожидал, а я работала, ела и спала себе на радость.

– Не хочешь узнать, что было в отделении?

– Нет. Ты же здесь, значит, все разрешилось.

– А где Донской тоже не интересно?

– Уверена, что не за решеткой. Уж он-то выберется. Остальное меня мало заботит, – Я, конечно, преувеличивала,  но чувствовала необходимость отстраниться от любой информации о Валере.

– Да? – Даня даже приободрился. – Это хорошо.

Но и его я вынуждена была немного опустить на землю:

– Давай постараемся завтра выиграть дело. Сегодня нужно приложить максимум усилий. Хорошо?

– И почему мне это слышится, как “Давай-ка  побыстрее разойдемся в разные стороны?” – Даня внимательно посмотрел на меня.

– Не знаю, – пожала плечами как можно беззаботней. – Может, потому что так и есть?

Через два дня мы собирали чемоданы в гробовой тишине. Дело было проиграно. Мне не хватило напора и здоровья – в самый ответственный момент меня жутко замутило, а потом я грохнулась в обморок. Заседание не перенесли, а судья вынес вердикт. Наш клиент был в жутком гневе, метал молнии, а я чувствовала себя крайне паршиво.

Все мои мечты о блестящем суде, который я проведу. О том, как я покажу себя так, что мной будут гордиться… Все это растворилось, как дым.

Мое тело было словно не мое, а я не могла управлять собой и чувствами, и это подкашивало.

Будет ли когда-нибудь, как прежде? Или я теперь всегда буду чувствовать себя чуть лучше мокрой тряпки, а память не будет отличаться от рыбьей?

Настолько расстроилась, что даже не запомнила расставание с Даней. Помню только, что хотела побыстрее оказаться дома и выйти наконец из душной машины, в которой меня укачивало.

Все перспективы работы трещали по швам. Я боялась, что шеф скажет, что ему такие работники не нужны…

И вот вечером раздался звонок от Романа Андреевича. С тяжелым сердцем я взяла трубку и увидела босса на фоне белоснежной койки…

Душа ушла пятки, и я решила не оттягивать неприятный момент. Лучше сразу съесть гадкую пилюлю, чем кусать по чуть-чуть и мучаться от горечи.

– Я уволена? – спросила и зажмурилась, чтобы не видеть сочувствие на лице шефа.

– Почему? Ты сделала что-то не так? – донеслось до моих ушей, и я приоткрыла глаз, чтобы удивленно взглянуть на Романа Андреевича.

Не шутит? Серьезно? Он что, еще не знает, что я все сорвала все-все, вот совсем все?