– Я, наверное, – поднялся Брёхин.

– Ты так ты, – согласился прокурор. – Начнём с уголовного розыска. Прошу потише.

Дверь отворилась, высунулась завканцелярией:

– Владимир Михайлович, райком звонит.

– Скажите, я занят.

– Райком партии, Владимир Михайлович! – возвысила голос та и вытаращила глаза на прокурора.

– Я не глухой! – скрипнул зубами Шаламов. – Совещание у меня важное! Так и скажите!

– Георгий Григорьевич сам, – зашипела Тимофеевна, делая глаза ещё круглее.

– Подождём, Михалыч, – сказал Шанин. – Сядь, Брёхин! Что застыл столбом? Не понял, Первый звонит!

Шаламов поднял трубку. В ней коротко и зло пиликало.

– Опустил! – охнул Шанин.

– Я же говорила, – юркнула за дверь завканцелярией.

– Извините, Владимир Михайлович, – постучав в дверь, вошёл раскрасневшийся Миронов. – Бегом бежал.

– С хорошими вестями? – подставляя стул следователю рядом с собой, спросил Шанин.

– Ага, – улыбался тот.

– Заговорила! – вытянулись лица у Брёхина и у всех его сыщиков.

– Нет, – ответил Миронов, продолжая радоваться неизвестно чему.

– А чего же хорошего-то? – Брёхин заскучал. – Вас не понять, Николай Александрович.

– Врачи успокоили, кризис миновал. – Миронов обвёл всех ликующими глазами и повернулся к Шаламову: – Будет жить жертва, Владимир Михайлович.

– С тобой не соскучишься, Николай, – обронил тот и отвернулся в окно. – Боюсь, жертвами станем мы с тобой. Скоро. Если она молчать так и будет.

– Заговорит, Владимир Михайлович! – продолжал восторгаться тот. – Непременно заговорит! Софья Петровна, завотделением, мне обещала. Только придётся подождать. Амнезия сильная у неё.

– Это что же? – спросил Брёхин.

– Полная потеря памяти вследствие тяжёлого травматического и психологического шока, – отчеканил Миронов.

– Значит, опять ноги в руки? – загрустил Брёхин, оглядывая своих. – Вот так, братцы…

– Давайте всё-таки по порядку, – остановил его Шанин. – Владимир Михайлович, с кого начнём, а то мне ещё в райисполком надо.

Он быстро глянул на часы и добавил:

– Время одиннадцатый час, у меня десять минут осталось.

– Ну что же делать? Беги. Мы тут без тебя, – Шаламов опустил голову, зарылся в бумагах на столе.

– Позволь минутку, Михалыч, – вскочил Шанин и надел фуражку. – Я два слова.

– Давай, – буркнул прокурор.

– Товарищи! Прошу внимания, – повернулся к собравшимся начальник милиции. – Мне звонил Евгений Александрович. Максинов. Домой. Высказал озабоченность розыском убийцы. Слышишь, Брёхин?

– Слышу, – повесил тот голову и скривился, как нашкодивший двоечник.

– Коротко, Николай Александрович. Что отработано по версиям и задачи, – начал совещание Шаламов.

Следователь поднялся, как на экзамене, подошёл к краю прокурорского стола, раскрыл блокнотик.

– Значит так, – начал он, заметно волнуясь, дело об убийстве было у него первым, нигде и никогда он докладов ещё не делал, да и докладывать, собственно, было, на его взгляд, нечего. – Значит, так…

И он глубоко задумался.

– Не спешите, Николай Александрович, – подбодрил его прокурор, вместо того, чтобы сказать: не волнуйтесь. – Что наработал уголовный розыск?

– Ничего положительного, Владимир Михайлович.

– Как ничего? – возмутился с места Брёхин. – Все ноги оббили. Я весь отдел разогнал.

– Брёхин, я вам дам слово, – одёрнул крикуна прокурор. – Сдерживайте эмоции.

– Работаешь, работаешь и все шишки на нашу голову!

– И про шишки расскажете, когда время придёт, – прижал Брёхина к стулу жёстким взглядом прокурор. – Неизвестно, кому больше достаётся.

– Я что хотел сказать, Владимир Михайлович… – начал между тем следователь. – Мы вчерась, когда вечером я вернулся от артистов, посидели немножко с Валентиной Павловной и подумали…

«Сдружился, значит, со старушкой, молодой, – не удивился прокурор. – Так. Так…»

Но промолчал.

– Очень подозрительные вырисовываются две личности на горизонте, – сделал значительным лицо следователь. – Помните, я рассказывал прошлый раз? Их Бобрачков видел, когда Вельзевулову с бакена снимали? Он их помочь просил, а те пьяными оказались. Лыка не вязали.

– Установили личности, Брёхин? – строго спросил Шаламов. – Двух неизвестных?

– Откуда? Шпаны крутится возле туристов, пруд пруди. Даже из города приезжают.

– Что значит, откуда, товарищ капитан?

Брёхин поднялся, опомнившись.

– Извините, – вытянулся он. – Но Николай Александрович прошлый раз не акцентировал…

– Что значит, не акцентировал?! – взорвался прокурор. – У вас свой план раскрытия преступления имеется? От титьки, простите, только что оторвали? Первый год в уголовке? Что удалось сделать по выяснению личности тех двоих?

– Бобрачков их обрисовал так, Владимир Михайлович, – залистал опять свой блокнотик следователь. – Одну минуту… Вот… Невыразительной наружности, оба пьяные, как будто спали всю ночь.

– Слышали? – оживившись, подал голос Брёхин. – Попробуй, установи таких.

– Это я с ваших объяснений читаю, – поднял на него глаза Миронов. – Ваш инспектор Репин писал.

– Где Репин? – обвёл кабинет Шаламов.

Поднялся тощий и длинный, как жердь, Репин и застыл вопросительным знаком, не выпрямляясь, будто тесно было ему под потолком.

– Ну? – спросил прокурор.

– Бобрачков сам был в то утро, мягко выражаясь, не в себе. – Репин поднял глаза вверх, вспоминая. – Намекал, браконьеры те вдвоём были.

– Надо было выяснить их наружность, инспектор Репин, – осуждающе покачал головой прокурор. – Мне вас учить, капитан Брёхин?

– Я их выучу! Я их научу спрашивать! – задохнулся тот.

– Без эмоций, Брёхин, – осадил его Шаламов. – Бобрачкова сегодня же доставить в прокуратуру. К Миронову. И чтобы был словесный портрет обоих. Чёткий. Как по учебнику криминалистики.

– А вчерась я с геологами беседовал, Владимир Михайлович, – уловив момент, продолжал следователь. – И выяснил такую деталь. Они из Саратова приехали. Порыбачить. Встретили двух мужиков. Так те их прямо к ростовским палаткам направили. Где артистка наша… С бакена. Вот и выходит…

– Что выходит? – не понял прокурор.

– Их нам специально подсунули. Чтобы, значит, на ложный след навести. Мы геологов сцапаем, а те двое дёру дадут.