Мыкается в гостинице, правда, платит недорого, а бухгалтерия в области регулярно компенсирует ему затраты, однако, это не дело, когда прокурор без семьи за сотни километров. Домой наезжал раз в две-три недели. Глаза от жены прятал. А на днях Татьяна сама решила порадовать мужа, приехала автобусом, нагрузившись тяжеленными сумками. В городе с продуктами туго, а в деревне совсем шаром покати. И консервов нет, которыми весь город спасается. Вот она и решила его обрадовать. Явилась нежданно-негаданно, подозрительно заглядывая в каждый угол и глаз масленых с него не спуская.

– Ты что это, ищешь кого? – широко расставил руки он, заключая в объятия её тонкую талию. – Сейчас обратное доказывать буду.

– Да стой ты, блудливый, – засмущалась она, – дай оглядеться.

Но он, жадный до её молодого красивого тела и спелых губ, ждать не смог.

А ночью вскочил с постели от диких воплей жены. Глядь, а та на столе скачет в одном неглиже и дико орёт, размахивая руками. Его, как молотком по голове шлёпнуло. Как же он забыл, дурило!

Ещё накануне, готовясь к возможному приезду жены, он наведался к Фомину. Егерь пообещал удивить прокурора особой рыбой, обитавшей только в их краях и известной лишь гурманам. Редкость эту Фомин хранил для него в холодильнике и выдал целую инструкцию по приготовлению, когда царственным манером вручал ведро с диковиной. Особенно наставлял, где и как держать такое сокровище. Вернулся от егеря Шаламов тогда поздно вечером, а застав в гостинице Татьяну, про всё забыл, оставив и ведро с диковиной рыбой в комнате. Вот эта рыба и разбежалась по полу, оттаяв в тепле.

– Змеи! Змеи вокруг! – вопила Татьяна на столе.

– Привиделось что? – полез он к ней спросонья. – На новом месте бывает.

– Смотри, Вова! – орала жена, дрожащей рукой указывая на чёрные клубки угрей, разматывающихся по полу.

Два битых часа ползал он потом в трусах, собирая скользких тварей в закутках и вытаскивая из-под кровати. А потом до самого утра успокаивал жену, пытаясь убедить слезть со стола. Так и встретили они рассвет: она – бледная до синевы, а он – верхом на злосчастном ведре, запихав туда последнего зловредного угря.

Но примета насчет змей сбылась, правильно Татьяна твердила. Принесли они в его жизнь заботу и тревогу. Вынырнула ненавистная статья в газете. Ещё неизвестно, что выдумает Зелезнёв, её читая. Да и Миронова что-то долго нет из милиции с вестями. Что могло приключиться?

Шаламов решил позвонить в районный отдел милиции сам.

– Привет, Константин Николаевич, – прохрипел он в трубку, – бережёшь покой прокурора?

– А что звонить, Михалыч? – зевнул тот. – У нас всё тихо.

– Так ли?

– Про артистку интересуешься?

– Про неё.

– В больнице она. Недавно привезли. Ничего толком не известно. Но без сознания.

– Это как же? Не осматривали ещё врачи?

– Привезли её сами артисты. Послал я туда дежурку. Твой Николай с ними увязался.

– А он-то что?

– Значит, есть интерес.

– Молодая артистка-то?

– Кто же её видел, Михалыч?

– Ну звони сразу, Константин, как только что прояснится.

Шаламов успокоился. Вот так и проходят надуманные страхи. Самовнушение, будь оно неладно. Придёт же в голову чёрт-те что!

Дверь без стука отворилась. На пороге стоял следователь Миронов.

– Можно, Владимир Михайлович?

– Входи, входи, Николай. Что это ты запыхался, как с пожара?

– Хуже, Владимир Михайлович.

– Ну-ну. Остынь. Хватит пугать-то.

– Рубленая рана у неё на голове.

– У кого? Чего мелешь-то?

– Актрису нашу убить пытались!

– Сядь, тебе говорю. Выпей воды.

– Убийство! Чистый висяк!..

К дремавшему в кресле-качалке старцу с великолепной седой шевелюрой следователь Миронов и подходить не стал. Тот мирно посапывал, укрытый клетчатым шотландским пледом, с журналами и книжкой на коленях.

– Отдыхает Самуилыч, – кивнул в его сторону егерь Фомин. – Он в таком периоде жизни, когда только этим и заниматься. Артисты его, как реликвию, берегут.

– А чего с собой возят? – Миронов глянул на обложку книжки. – Детективчики дед читает… Не заболеет ненароком? У нас свежо на берегу.

– Что вы, Николай Александрович! – Егерь улыбнулся. – Самуилыч опытный путешественник. Можно сказать, Тур Хейердал. О нём чудеса рассказывают. Полстраны объездил. На Байкале бывал, на Игарке. Сочи, Ялта, Кисловодск его не интересуют. А в этом году его к нам на Волгу Марк Васильевич сманил.

– Это кто же такой?

– Главный их начальник. Помощник режиссёра.

– Как фамилия, говоришь?

– Сребровский. А вы что же, не знаете? Был он вчерась. Когда мы прощались. Вместе с этой?.. С пострадавшей. Нас провожали. Приглашали на спектакль. Красивая она, Николай Александрович.

– Что ты говоришь?

– А вы не видели её?

– Да откуда же? Меня к ней не пустили.

– Вас и не пустили?

– А что ты думал? Она без чувств. И состояние очень тяжёлое. Врачи за жизнь борются.

– И что же с ней такое?

– Рубленая рана головы.

– Вона как! Нашли изуверов-то?

– Пока нет. Но найдём. На то я сюда и приехал.

– Да кто же скажет, кроме её самой? – развёл руки егерь. – Или видел кто?

– Следственная тайна, Маркелыч. Понимаешь? – Миронов отошёл от старца и направился в сторону палаток артистов. – Но тебе, как нашему старому общественному помощнику, скажу.

– Я – могила. Ты меня давно знаешь, Александрыч. – Егерь забежал наперёд, заглянул в глаза Миронову. – Раскроем убийство?

– Конечно. Впервой, что ли, – бодро поддержал следователь. – Раскроем, Маркелыч. Вот только здесь я никого не найду. Куда все подевались?

– А кто её в больницу привёз?

Миронов заглянул в блокнот, полистал:

– Лисичкин Аркадий Константинович, Сребровский. Это тот, помреж. И Бобрачков.

– Бобрачков из местных. Наш. А первые двое ростовские. Они, видать, в райцентре и остались. Продуктов назад прихватить, ещё какие дела. Про неё домой сообщить надо. На почту пошли звонить, – начал строить догадки егерь.

– Вполне возможно, – согласился следователь. – Но не оставят они без присмотра имущество? Давай, Маркелыч, пробеги по палаткам. А я бакен поищу. Мне его осмотреть надо, место происшествия.

– Понятное дело, – засопел егерь. – Только к бакену без лодки вам не добраться.