картинка не передает всей реальности этих известняковых свидетельств мощи древнеегипетской цивилизации.

– В их присутствии чувствуешь себя маленьким, правда, Клемми? – спрашивает Уинстон.

Я едва слышу его за ревом верблюдов, так что он повторяет, и я отвечаю:

– Да, Уинстон.

Он делает знак нашему местному гиду, чтобы тот подвел его верблюда поближе к моему, и я, затаив дух, надеюсь, что Уинстон не соскользнет с этого костлявого создания, как уже было сегодня.

– Заставляет и твои труды казаться ничтожными. В конце концов, эти ребята простояли здесь Бог весть сколько тысяч лет. Сомневаюсь, что мои деяния проживут так долго, – добавляет он, когда подъезжает ко мне поближе, чтобы я могла слышать его как следует.

Я знаю, что Уинстон высказал мне самые большие свои страхи – что его жизнь не окажет длительного влияния на его страну. Он боится, что то предчувствие, которое он ощущал с самого детства о собственной значительной роли в будущем Англии, окажется пустым. Я открываю рот, чтобы успокоить его, но не успеваю, потому как вижу, что к нам приближается Лоуренс на своем верблюде. Уинстон не хотел бы, чтобы я выдала его тайные страхи.

Глядя на беседу мужа с Лоуренсом и Гертрудой Белл[53], известным археологом и важным политическим советником, я неожиданно ощущаю спокойствие. Я не утратила моего новообретенного мира в душе за дни, проведенные с Уинстоном в Египте. Он делал свою работу по созданию правительств и установлению границ Ирака и других частей Ближнего Востока без моей помощи, только спрашивая, не хочу ли я участвовать.

Пыль взвивается в воздух, когда остальная часть нашего отряда собирается вместе, и я прикрываю нос и рот своим шарфом цвета слоновой кости. Я смотрю как Уинстон, его личный секретарь Арчи Синклер, Лоуренс, Белл, команда английских политиков и дипломатов выстраиваются в линию на фоне Большого сфинкса и пирамиды Хеопса и понимаю, что они будут фотографироваться.

– Клемми, – кричит мне раскрасневшийся от солнца Уинстон. – Иди к нам! Встань справа от меня!

Я отмахиваюсь. Это официальный снимок, не туристический сувенир. И никто из остальных политиков и дипломатов не взял с собой жен. Мое присутствие на снимке неуместно, поскольку я просто случайный свидетель этого важного для будущего события.

– Иди же, Клемми, – снова зовет Уинстон. – Ты нужна нам здесь. Ты тоже участница этого исторического момента.

Неужели и правда участница – или просто свидетельница событий, меняющих мир? История, скорее всего, запомнит моего мужа, хотя я играла важную роль в его трудах. Время покажет.

По пути назад в Каир Лоуренс информирует нас, что вокруг нашего отеля собралась толпа протестующих студентов. Его источники говорят, что они осыпают проклятиями Уинстона и меня за британское вмешательство в чисто египетские, по их мнению, дела, особенно в будущее управления территориями региона после Великой войны.

– Будут предприняты все меры безопасности, – говорит Лоуренс, но все равно тревога, которую я так старалась заглушить, начинает нарастать.

Я знаю, что Уинстон никогда не организует необходимой защиты и не будет придерживаться этих мер, если они будут введены. Он гребет по жизни к своей цели, не думая о себе и своем влиянии на других. И хотя я оставалась в тени во время этой поездки, понимаю, что должна снова принять свою роль или подвергнуть риску наши и чужие жизни.

– Что вы рекомендуете, Лоуренс? – спрашиваю я.

Пока мы с Лоуренсом обговариваем меры безопасности, Уинстон болтает с мисс Белл о важнейших вопросах конференции – останутся ли Ливан и Сирия под французским управлением и следует ли Англии поддержать Палестину и создание там еврейского государства, среди прочего. Когда мы приближаемся к «Мена Хаус», нас перехватывает сэр Герберт Сэмюел[54], британский Верховный комиссар Палестины, который приехал в Каир, чтобы предупредить о заговоре против нас с целью убийства.

Мы с Уинстоном – цели убийц? Я начинаю часто дышать, сердце колотится. Но я не могу этого показать, я должна оставаться спокойной, чтобы заставить Уинстона следовать протоколу безопасности. В прошлом в опасных ситуациях он был беспечен, даже безрассуден, и если я не буду настороже, кто знает, что может случиться?

Как я и ожидала, Уинстон хмыкает:

– Много шуму из ничего. Всегда будут слухи и пустые угрозы, особенно со стороны тех, кому наплевать на нашу повестку дня.

Я устала от его бесшабашного отношения не только к собственной безопасности, но и к чужой. Я делаю глубокий вдох, чтобы сдержать дрожь в голосе. Тоном, не терпящим возражений, я говорю:

– Уинстон, мы должны серьезно отнестись к предупреждению сэра Сэмюела. Полковник Лоуренс, мы можем немедленно предпринять эти меры безопасности?

– Конечно, мэм, – отвечает он.

Полковник Лоуренс направляет машину сквозь лабиринт каирских улочек так, что мы подъезжаем к «Мена Хаус» с тыла. Плотная толпа собралась по всему периметру отеля, даже сзади. Водитель решает проехать сквозь толпу, но протестующие вскакивают на подножки автомобиля и колотят по окнам. Видя, как они набрасываются на нашу машину, толпа движется к нам в едином порыве. Сцена очень знакома, и я в ужасе.

– Может, нам подождать конной полиции? – спрашиваю я, пытаясь успокоить дыхание. Ситуация слишком похожа на ту, что была в Белфасте, и мы едва выбрались тогда.

– Не думаю, что у нас достаточно времени, – говорил полковник Лоуренс, оборачиваясь и глядя нам за спину. – И мы оторвались от людей сэра Сэмюэля.

– А что если мы пошлем нашу вооруженную охрану сопровождать нашу машину пешком сквозь толпу? Я не хочу, чтобы они были прямо на пути, но они не разгонят толпу, находясь внутри машины, – говорю я.

– Стоит попытаться.

Лоуренс дает указания охранникам, и когда они выходят, один из протестующих сует руку в машину и хватает меня за шляпу и волосы. Я невольно вскрикиваю. Мои руки дрожат, я отрываю его пальцы от волос и выпихиваю его руку в дверь. Машина начинает медленное, но ровное движение сквозь толпу, пока мы не доезжаем до задних ворот отеля. Машину окружает охрана отеля, прикрывая нас от протестующих, когда мы заходим внутрь. Оказавшись внутри, я приваливаюсь к стене, закрыв глаза, и пытаюсь взять себя в руки.

Уинстон, сияя взглядом, оборачивается ко мне с полуулыбкой и говорит:

– Мы прорвались, правда, Клемми?

Словно толпа и угроза смерти и пальцы на моих волосах были ерундой. И я понимаю, что, несмотря на все его обещания, ничего не изменилось.

Глава двадцатая

13–14 апреля и 29 июня 1921 года

Лондон, Англия, и Дьепп, Франция

Я беру себя в руки перед тем, как