– Ты, говорят, вчера на суде княжьем сидела?

– Сидела.

Поклонясь, княжна хотела ответить сдержанно, со всем необходимым почтеньем – да вот не вышло, не сдержалась, очи синие вскинула дерзко:

– А что?

– А то, что там сидети и будешь! – сказала, как припечатала, Ольга. – Князя вместо суды творити. И завтра, и послезавтра, и все дни – месяц ровно. А там поглядим, чего натворишь.

Вот ведь удумала, сука старая! Подставляет, тварь.

Подумав так, Летякина опустила очи долу:

– Как скажете. Исполню все.

– Вот-вот. Поглядим, как исполнишь. Кажный день проверять буду!

Женька покинула аудиенцию весьма озадаченной. Вот ведь, блин, нашлось занятие! Ежели княгинюшка «кажный день» проверять обещала, так как убежишь-то? Да и суд этот… хотя бы законы местные узнать – для начала.

А вот это уже оказалось не таким уж и хитрым делом. В тонкости судебного разбирательства юную княжну посвятил Всерад-огнищанин – судебный старец, да еще после него Женька долго расспрашивала того самого хромоногого отрока – почти Майкла!!! – звали его, кстати, Велесием, в честь бога Велеса, верно.

– Всерад сказал – обиженным либо кровную месть творить, либо штраф – вира. Так?

– Все так, – опустив карие очи, Велесий низко поклонился, длинные волосы его опустились до самого полу.

– Пыль-то не подметай, хиппи волосатый, – усмехнулась Летякина.

Юноша тут же выпрямился, встрепенулся:

– Что ты, великая княжна, молвила?

– Низко так не кланяйся, говорю. Лучше скажи, что о делах судебных думаешь? Всерад говорил, там какие-то заговоры-наговоры будут?

– С заговорами теми, госпожа моя, разобраться несложно, – снова – но уже не так низко – поклонился Велесий. – Там видоков полно, послухов, целых две улицы. Иное дело – девы пропавшие. Раскоряк-боярин – не простой человеце, матери-княгине великой близок. Говорят, Раскоряк-боярин в ромейского Христа-бога верует, как и княгиня наша. Даже имя у него другое есть, какое, не ведаю. Одначе на подоле храм стоит ромейский – там и Ольга, и Раскоряк частенько бывают. Так что дело о девок покраже для нас, госпожа моя, нынче главное.

– А почему обязательно «о покраже»? – Княжна задумчиво посмотрела в окно – на могучие башни детинца, на расстилавшиеся за ними поля и синий широкий Днепр, на темную ленту лесов у самого горизонта. – Что, они просто сбежать не могли?

– Не могли, госпожа. Некуда им бежать-то.

– Да из неволи-то всегда есть куда! – дернулась было Женька, да, глянув на недоуменно вытянувшееся лицо собеседника, махнула рукой. – Ты поясни, почему так сказал-то?

– Поясню, великая госпожа, – снова поклонился отрок. – Дев тех Раскоряк-боярин у смоленских купцов купил, а те – у кривичей да у полочан брали. Путь в те края далек, девам самим добраться неможно – в пути всяк изобидит-примучит. Сгинут, пропадут, а они, верно, не дуры – не может же быть, чтоб все шестеро дурами были – это все ведают, понимают прекрасно. Добро бы из соседей, из древлянских земель были иль из своих, из полян. Тогда б соблазн был бежати, да и то – к кому? Коли уж продали их – так в род обратной дороги нету.

– А самим по себе, без всякого рода, жить?

Велесий замолк, очами сверкнул удивленно:

– Да разве ж одним-то можно прожить? Сеять-пахать, дом ставить, охотиться, лес под пашню подсекать? Не-е… тут и мужикам-то не сладить, тем паче – девам. Да и примучит их любой, в полон возьмет да продаст ромеям, печенегам, хазарам… Не, не побегут они никуда – свели со двора дев, украли.

– Украли – и продали? – покусав губу, уточнила Женька.

– Оно, госпожа, так.

– Значит, мы их и не найдем, верно, увезли уже девчонок проклятые работорговцы!

– Нет, госпожа, – неожиданно возразил юноша. – Тако мыслю – не увезли. Ни един караван торговый из Киева с тех пор, как дев свели, не выходил. На той неделе праздник большой – Перунов день, народу много в Киев-град съедется – гулянье, ярмарка-торговля. Зачем купцам уезжать-то?

– Понятно, – княжна кивнула, искоса глянув в зеркало.

Все ж красива, не отнимешь! И платье это варяжское, с туникой, ей очень даже к лицу. Жаль только, нижнего белья нету… а месячные придут? Тряпицу хоть какую-нибудь привязать, что ли? Ладно, об этом у Здравы спросить, не у парня же этого. А он ничего, симпатичный – с глазками карими, а лицо тонкое, худое, изящное, как на иконах. Да, красивый парень… жаль только, что хромой.

– У тебя что с ногой-то?

Велесий неожиданно скривился, словно от удара:

– Да так, госпожа. Случай.

– Ну, случай так случай. – Женька махнула рукой, коря себя – и чего, спрашивается, с праздным любопытством полезла?

Не хочет говорить парень – не надо. Видать, трагедия личная.

– А скажи-ка, друг Майкл… тьфу – Велесий, чего свидетели говорят? Ну, эти самые, видоки-послухи. Да и есть ли они вообще?

– Есть, госпожа, и много! – радостно доложил юноша. – Боярина дворовые люди – челядь да закупы – слыхали кой-что. Да! Совсем ведь забыл сказать, как девы пропали-то.

– О! – Женька подняла вверх указательный палец. – И впрямь. Интересно будет послушать.

– Боярин их на луга послал, на сенокос, с мужиками, своими холопями, а старшим – закуп один. Оттуда-то их и свели, прям из шалашей выкрали, сонных – так что никто и не проснулся даже.

– Не проснулся? – засомневалась княжна. – Как-то в это не верится. Это что же за ниндзя такие – воры-то? Скорее всего, сговорили они дев. Ну, пообещали что-нибудь… Что девчонкам-невольницам пообещать можно такого, а?

Велесий смущенно взъерошил затылок:

– О том не думал еще, моя госпожа.

– А ты подумай! Да, извини, перебила… Так кто там слышал чего?

А слышали, оказывается, почти все. Только не в эту ночь, в предыдущую, а днем видали рядом каких-то людей, купцов иль рыбаков – луга-то заливные, река рядом. Числом около дюжины, приветливы – руками издалека махали, здоровались, а близко не подходили, вот и не запомнили их косари, не разглядели. Только голоса слыхали, и днем – как промеж собой купцы те переговаривались, и ночью чьи-то голоса в отдаленьи слыхали, да во вниманье не приняли – мало ли какие рыбаки на берегу у костра сидят, пекут на угольях рыбку? О чем незнаемые людишки говорили, увы, никто толком не разобрал, а уж дальше и вовсе шли какие-то сплошные загадки. Кому-то из косарей показалось, будто чужаки по-варяжски болтали, иные же словенскую речь услыхали, но не так, как у нас говорят, а как у словен ильменских, третьи же говорят – ромеи.

– Та-ак, – озадаченно прищурилась Женька. – Варяги, ильменские славяне, ромеи – греки. Что в них общего? Да то, что все издалека явились, так?