Ага, в гости! На дворе-то, между прочим, девятьсот шестьдесят четвертый год от Рождества Христова – это Женьке еще третьего дня отец Феодосий сказал, когда княжна вновь в николаевскую церковь ходила – молиться об удаче в делах. Девятьсот шестьдесят четвертый! Не тысяча девятьсот… Боже, боже, куда ж ее черти-то занесли. Впрочем, горевать некогда – думать надо и под видом высокого княжьего суда следствия собственное дело решить. Тем более все равно купцов на пристани опросить надо… и лучше самой, без всяких там ябедников, мечников и прочих.

Покривив губы, девушка вновь потянулась к цере, выдавила по воску:

«ЯбеДник»… засмеялась, переправила «Д» на «Т» – «ябеТник», именно так здесь конвой именовался. И не только собственно конвой, но и любой дружинник, с судебным процессом связанный, окромя местных судебных приставов – сборщиков штрафов, в отличие от конвойных, именовавшихся куда солиднее и красивее – «мечники».

Женька снова улыбнулась, подумав вдруг – а кто же такой Велесий? Как его должность – секретарь суда, если по-современному – официально именуется. Не мечник, не ябетник, тем более – не судебный старец. Ладно, явится, так и спросить.

Велесий явился к обеду, запыхавшийся, потный. Поклонился с порога да сразу с докладом:

– Косима Ржавов, Плетягой прозванный, закуп – про него я и говорил уже, – да Рвака Пугаев, рядович, да Ослабя Карась с Кучамой Линевым, закупы же, да еще отроци – Реденя, Корчма да Беззубый – но те холопи обельные, слова их весу не имеют. Косима Ржавов, закуп, тако сказывал: дескать, в тот день, когда пропали девы, видел чужих людей – проплывали на лодке, говорили промеж собой по-варяжски, что же касаемо облика их, то того Косима на разглядел, да и не присматривался особо. А всего варягов тех, говорит, четверо было. – Юноша шмыгнул носом и продолжал: – Тако же и Рвака Пугаев, рядович, показывает, только вместо варяжской речи словенскую услыхал. А Карась с Линевым – греческую. А так все говорят одинаково – мол, видали где-то уже под вечер лодку да в ней людей.

– Хм… – Женька вновь покусала стилос. – Варяги, ладожане, греки… Следы-то на торг ведут, на пристань! Надо б туда послать ябетников… хотя сначала сама поеду, гляну, что там да как! Обычной девчонкой прикинусь, боярышней – ходят ваши девчонки на торг?

– А чего же нет-то, моя госпожа? – негромко рассмеялся Велесий. – На торгу-то и кольца, и паволоки, и ткани ромейские, ожерелья всякие – в миг един девичью сердцу пропасть! Кто покупает, кто просто смотрит, кругом народу много, торг идет – весело!

– Значит, ходят туда девушки…

– Не одни, знамо – со слугами.

– Вот с тобой сейчас и пойдем. Выйди пока – переоденусь во что-нибудь попроще.

Низко поклонившись, юноша вышел из горницы, Женька же бросилась к сундукам. Распахнула, откинула крышки, глянула… н-да-а-а! Найдешь тут «чего попроще», как же! Разве что эту вот рубашонку-тунику да варяжский тонкий сарафан, синий, с узорами. Да, его и одеть, пожалуй, тут ничего скромнее и нету. Просто поменьше украшений, ага. Не тяжелое, с жемчугом, ожерелье, а вон те янтарные бусы, не золотые браслеты, а серебряные. Да-да, вот эти – скромненько и со вкусом.

– Госпожа моя… – из-за неплотно прикрытых дверей донесся вдруг голос Велесия. – Я вот подумал, надо бы все же гридей с собой взять или ябетников. Мало ли что? Вдруг да купчины тебя украсть захотят, как дев пропавших. Затянут на свою ладью – я и пикнуть не успею. Не-ет, без гридей – не можно.

– Это почему меня на ладью затянут? – Натянув рубаху, княжна повернулась к дверям. – Да не стой ты там, не кричи из-за порога, в горницу-то зайди.

– Да, моя госпожа… Потому тебя украсть могут, что ты красива, краше солнца! Кто ж перед красой такой устоит? Ой…

Войдя, отрок замер, в смущении закусив губу. Юная княжна стояла перед ним полуголой, в одной лишь рубахе из тонкой греческой ткани, мало скрывавшей и аппетитные, упруго торчащие сосочки, и темный треугольник лона. Женька прекрасно это знала, специально дразнилась – а чего ж бы и нет?

– Ты столбом-то не стой, помоги застегнуть лучше.

– Ага…

Повернувшись, Женька почувствовала, как дрожат горячие пальцы юноши, как сердце его едва ль не вырывается из груди.

Эх, если б не служанки, не Здрава! Донесут ведь, сволочи, донесут.

– Ябетники, говоришь? – С помощью Велесия княжна натянула сарафан – узкий, в талию, синий, с многочисленными серебряными пуговицами. – Ладно, возьмем ябетников.

– Я, госпожа, мигом метнусь, позову.

– Метнись, метнись. Только давай поскорее, и это – по-тихому все спроворь, зачем нам глаза лишние?

Женька проводила покрасневшего парня взглядом: ну ведь – Майкл, вылитый Майкл!.. Может, и с ним чего сладится – почему бы и нет? Дела делами, а развлекаться-то как-то надо… тем более – если хочется. Что в этом плохого-то? Велесий-то наверняка доволен будет, да и сама она… Лишь бы не подставить бы парня: времена на дворе такие, живо бедолаге головенку свернут. Свернут, свернут, в хоромах-то каждая сволочь Ольге стучит – осторожнее надо.

Дразня юношу, Женька и сама не заметила, как угодила в свои же собственные сети, распалилась так, что при одном виде Велесия внизу живота ее вспыхивал томительный жар! Хотелось, хотелось, чего уж тут. Единственное, что сдерживало княжну, – возможные нехорошие последствия для парня, отправившийся же в поход муж ничуть не смущал, и вовсе не потому, что далеко был, а потому что язычник – официальных наложниц полным-полно, да и кроме Малинды-Женьки еще пару-тройку жен брать собрался, чего ничуть не скрывал, – а что взять с язычника-то? Хотя, конечно, юная княжна вовсе не была бесчувственной чуркой и супруга своего царственного уважала… правда, вот насчет любви… гм-гм.

Но! При всем при этом – ему с наложницами кувыркаться можно, как и жен многих иметь – а она-то, Женька, чем хуже? Получается какой-то гендерный расизм, неравноправие полов – так выходит.

А вот фиг вам, ханжи поганые! С кем хочу, с тем и спать буду!

У крыльца ждала смирная белая лошадь, как ее раньше кликали, Женька не ведала, прозвала по-своему – «Виски». Ну, раз «Белая лошадь», так как же еще ее звать-то?

Приосанившись, княжна спустилась по крыльцу вниз, уселась в седло с помощью служек, оглянувшись на ябетников, да на гридей глянула – молодцы, хоть куда, любо-дорого посмотреть. Плечистые все, подтянутые, в кафтанах добротных, узких, из-под кафтанов рубахи торчат длинные, по подолу расшитые щедро, на ременной перевязи – мечи в переплетенных ножнах, кольчуги, правда, не одели – не война, чай, не на рать собралися, шлемы тоже не взяли – шапки у кого какие – варяжские кожаные мурмолки, суконные, с меховой опушкою, шитые.

Двинулись не торопясь, солидно. Впереди два воина – за ними княжна молодая, остальные – позади. Народишко кругом кланялся, здравицы кричал – любят на Руси задницу-то власти лизати.

Когда миновали ворота, Женька придержала лошадь да велела ехать к пристани через луг, где оставить коней, а дальше уж – пехом. Как простые.