Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Держаться всем скромненько, в глаза не бросаться. Пусть думают – я простая боярышня, а вы – мои слуги… или сами по себе, так, по рынку зашли прошвырнуться, джинсы дешевые прикупить.
Торжище шумело невдалеке от причалов, покачивались на днепровской волне многочисленные ладьи.
– Велик, – обернувшись, тихонько позвала дева. – Ну и где тут какие купцы?
Юноша подбежал со всею поспешностью, ревниво отодвинул ябетника плечом, показал:
– От тут вот, у самых сходней – армяне, там, с поволоками да посудой златой, – ромеи, а вон на тех рядках, с конями – гости булгарские.
– А варяги, ладожане где?
– А тем еще рано, госпожа моя. Недели через две только пожалуют, приплывут.
– Недели через две, говоришь? – Женька вскинула очи. – А тогда о каких же ладожанах-варягах видоки наши языками плели?
– Так, верно, о местных, киевских, госпожа, – посторонясь – какие-то люди вели только что купленного коня, – повел плечом вьюнош.
Княжна недоверчиво хмыкнула:
– Варяги киевские – это я понимаю, тот же Свенельд, дружина его, а вот ладожане… славяне ильменские – и эти в Киеве живут?
– Да живут иногда, – охотно пояснил Велесий. – Зиму пережидают да ромеев с товарами ждут. Сейчас вот накупят паволок да злата-серебра – и к себе.
О гостях ильменских Велесий по просьбе княжны навел справки в тот же день. Явился к вечеру, скромненько возникнув в дверях. Женька уже отобедала и теперь, скинув туфли и блаженно вытянув босые ноги, возлежала на ложе в своем любимом варяжском наряде – тонком плиссированном платье с короткими рукавами и легкой тунике с лямками – да щелкала грецкие орехи.
– А, Велик! Хорошо, что пришел. Квасу хочешь?
– Не откажуся. Жарко, госпожа моя, упрел.
– Жарко – да. Эх… шортики бы короткие одеть, топик… Так нет, парься тут в двух платьях. Ну, садись вон, на лавку, сам себе наливай да докладывай – чего накопал?
– Нынче ильменских зимовало мало, – поставив опустевшую кружку, доложил юноша. – Да и те, что были, с Рогвольдом-варягом одним караваном ушли, еще до того, как увели девок. Не было ильменских. Кривичи были. Дев пропавших родичи, земляки. Да они, кривичи-то, еще к себе в Смоленск не уплыли, здесь торгуют.
Княжна подалась вперед:
– И-и-и?
– Соседей поспрошал с осторожкою – никаких девок не видели. Думаю, еще нужно там походить, кривичи-гости здесь, в детинце, живут, в корчме близ ворот дальних. А ильменские только через пару недель явятся, пока у них там лед на реках растаял, пока поплыли, пока в пути… Ябетников я на торгу выставил. Как девок кто будет торговать – враз узнаем.
Княжна с сомнением покачала головой:
– Не думаю, что похитители уж такие дураки, чтоб тут же, на глазах, торговать краденым. А вообще, куда они девчонок деть могут?
– Да купцам ромейским продать – куда ж еще-то? – не выдержав, расхохотался юноша.
– А купцы ромейские, значит, с охотою краденое купят?
Велесий озадаченно хлопнул ресницами и пояснил, что если за бесценок, то, конечно, купить могут, но – далеко не все. Они и так тут, на торгу, барыш неплохой имеют, зачем им краденый товар? Узнают – не оберешься хлопот. Если только осторожно все, тайно.
– А если не купцам? – подумав, спросила Женька. – Если не продавать девок, а их… ну, типа в личное пользование, наложницами там, служанками.
– В Киеве-то?! – ахнул отрок. – Не! Сразу ж откроется все, у людей, чай, глаза-то на месте.
– Ну да, ну да… – Юная княжна побарабанила по столу тонкими, в перстнях и кольцах, пальцами. – Украдешь для себя – не спрячешь. Значит, только – продать. Если сами не убежали.
– Бежати-то им, госпожа моя, некуда.
– Да помню, ты говорил уже. Продать, продать… или – еще как-то? Ну, ты же местный у нас! Думай!
– Чур меня, чур! – вскочив с лавки, юноша вдруг изменился в лице и замахал руками. – Сварог меня забери и сварожичи! Так ведь в жертву же дев этих можно! Требы творити! Молодые красавицы девы – подношенье хорошее, богов о чем угодно можно просить.
– В жертву? – моргнув, удивленно переспросила Летякина. – А вот об этом-то и не думала как-то. А ну-ка, давай-ка, Вел, поподробнее. Где тут да кто обычно жертвы приносит?
Велесий хмыкнул:
– Так в капищах! Хоть здесь же, в детинце, на Перуновой горе – далеко и ходить не надо, моя госпожа. Там много богов. Много идолов. Еще на Подоле храм есть – Даждь-бога, Хорса… На Почайне-реке – Стрибога храм, а чуть дале, в дубраве – Мокоши молятся.
– И кто ж из всех этих богов сильнее?
– Мы, поляне, больше Перуна чтим… да еще Даждь-бога, и Сварожичей требами жалуем, и…
– Понятно все с вами, одно слово – язычники. Живете в лесу, молитесь колесу. Как-то так.
– Госпожа! Мы колесу не…
– Ой, рот свой закрой, зануда! – Женька со смехом закрыла уши руками, потом вскочила, взъерошила парню волосы. – Ты что такой грязный-то, Велик? Чтоб сегодня же в баню сходил или, на крайняк, выкупался. Голову помой, расчеши тщательно. На вот тебе гребень!
На следующий день Женька приказала вызывать к себе видоков – всех четверых, что хоть что-то могли поведать о пропавших девах, точнее говоря, об обстоятельствах их пропажи. Пусть смутно говорили, бестолково, но что-то настораживало Летякину в их показаниях, а что именно – пока было не осознать. Вот и хотелось послушать свидетелей самой, лично, а не с чьих-то слов.
Все были вызваны на разное время – Карась с Линевым – с утра, Пугаев Рвань – после обеда, а старшой, Косима Ржавов по прозвищу Плетяга, – уже ближе к вечеру. Все вроде бы говорили практически одно и то же, за исключением племенной принадлежности послышавшихся им голосов… но как-то по-своему, явно путаясь в мелочах. Даже относительно того, где они сами были в тот момент, когда увидали лодку, и что это была за лодка.
– Мы с Линем в кусточках крючки проверяли, да…
– Я да Карась, дружок мой, на уду рыбу в заводи лавливали…
Интересно получается – то крючки, то на уду. Не так-то уж и много времени прошло, чтобы в этом путаться.
– А лодка какая была?
– Обычная однодревка, долбленка…
Это – Карась с Линевым. А вот Рвань Пугаев совсем иное пел:
– Хорошая такая лодка, большая – насад!
– Точно насад? А никаких других лодок в это время на речке не было?
– Не, госпожа моя! Говорю же – одна.
– А чужаков в ней?
– Четверо. Точно – четверо. Да об этом тебе, владетельная княгиня наша, все, кто с нами был, скажут. Четверо здоровенных парняг! Одеты? Да… как-то не рассмотрел, далековато было, да и солнышко садилось – слепило глаза.