Когда Годунов распустил свое огромное войско и вернулся «бескровным победителем» над чужими и своими в Москву, то столица радостно и беспрекословно присягнула своему царю, а присягнувшие бояре Думы даже пикнуть не смели насчет предъявляемых Борису Федоровичу претензий и требований серьезных «гарантий личной безопасности». Образней всего о венчании Бориса Годунова на царство «по всенародной просьбе» написал дьяк Иван Тимофеев. Мол, тогда согнанные на церемонию москвичи, то ли от страха, то ли от радости, так громко кричали слова присяги царю Годунову, что приходилось затыкать уши – всем и каждому…

Годунов, всегда считавший, что при Федоре Блаженном Дума ему подконтрольна, будучи конюшим вначале и «правителем» потом, был более чем удивлен, что в решающий момент своего восхождения на престол он столкнулся со значительным сопротивлением тех бояр, которые раньше, можно сказать, глядели ему в рот, беспрекословно выполняя все поручения и рекомендации конюшего-правителя. Во время болезни царя и после его смерти братья Романовы во главе с Федором Никитичем ни разу прямо не выступили против Годунова, но, держа равнодушный нейтралитет, не принимали и сторону конюшего. А тут во время пира на Оке у Годунова как пелена с глаз спала: второй боярин Федор Никитич завоевал в Думе такой авторитет, набрал такую силу через тайные союзы с Мстиславскими, Шуйскими и другими, что встал во главе оппозиции. Если раньше он долгое время не давал ни одного повода для обвинения Годунова во враждебных намерениях, то привлечение на свою сторону Богдана Бельского просто выбило избранного царя из колеи. И по пьяни обозвал Годунова «великим самозванцем» и пригрозил неизвестным самозванцем, чтоб свести его со стола… Но родич Бельский каков?… Исподтишка хотел ударить в спину тогда, когда Годунов на него какие-то надежды возлагал… Он же с первого дня, сразу после венчания хотел устроить справедливое царство без измен и предательств – а тут его родича окрутили и чуть-чуть не сделали ударным кулаком для нагнетания кризиса власти, с волнениями и мятежами…

«Романовы, с их старшим и самым опасным Федором Никитичем, пусть еще подождут до удобного для расправы случая, а с Бельским надо что-то делать, предупредить все возможные напасти от двоюродного братца моей Марии, – метались в голове Годунова тревожные мысли. – Какая разница, кто во главе коалиции бояр против меня – Федор Романов или Богдан Бельский? Надо начинать с Богдана, раз сам себя выдал с головой».

Борис Годунов не был правоверным сторонником кровавых репрессий, тем более безнаказанных убийств – он всегда знал, что Кто-то сверху за ним приглядывает, – посему он дал себе зарок, еще будучи правителем государства при Федоре Блаженном, расправляться со своими неблагодарными политическими соперниками потом, с холодной головой, постепенно и не прямолинейно. Не тупо же ставить свояка Богдана «на правеж», отдавая его в руки мучителя-палача, или казнить. Годунов уже знал, что будет «потом»: предавшего его «свояка» Богдана подвергнут позору – вырвут у него бороду, на Руси символ благочестия. Обнаружат признаки подготовки убийства царя, придерутся к какому-нибудь незначительному промаху, дождавшись очередного доноса на него…

Перед роспуском войска московского и отправлением в столицу на венчание Годунов велел своим людям найти и привести к нему в шатер главнокомандующего Богдана Бельского. Того разыскали с большим трудом, прослышав, что его требует к себе для неотложного разговора Годунов, он попытался улизнуть, но посланные люди готовы были и к такому обороту, им велено было применить силу «в случае чего».

И вот на пороге шатра появился Бельский, разоруженный, сильно помятый… Он понимал, что его вызвали сюда неспроста и применили силу «по делу», потому что осторожный Годунов своих слов на ветер не бросает. «Разобраться с тобой, воевода, государь хочет», – было ему сказано до применения силы, когда, вроде случайно и нежно, бока намяли при его сопротивлении обреченного. «Неужто все про заговор с Романовыми прознал Борис? – лихорадочно думал он. – Или еще что?…»

Широкий в плечах, красный лицом от напряжения борьбы со стражниками Годунова, с всклоченной, начинающей седеть бородой, Бельский осторожно, словно теряя опору под ногами, сделал несколько шагов к сидящему на скамье Годунову. Тот и не думал вставать и приветствовать воеводу… «А ведь было время, вставал Борис, подбегал ко мне, обнимал, приветствуя и спрашивая о здравии, – промелькнули первые тревожные мысли в голове Богдана. – Что он знает? Уж больно мрачен и непроницаем лицом. Как ударить готовится».

Годунов сделал жест стражникам, чтоб те удалились из шатра, но не совсем, а ждали внимательно за дверью приказа главнокомандующего. Входить только по приказу, так и сказал:

– Как позову, быть здесь без промедления. Сабли держать наготове! Поняли?

– Как не понять, государь, – негромко ответил кто-то из стражников, – будем сей миг.

У Бельского аж сердце екнуло: «Бориса уже государем кличут. А как меня назовут скоро – заговорщиком, изменником государя? Мятежником? Бунтовщиком? И концы в воду – нет Богдана Бельского на белом свете…»

– Думаешь, про заговор против меня буду спрашивать, Богдан? – молвил Годунов, окатив Бельского презрительным взглядом, к тому же нарочито не предлагая «гостю» сесть.

– Какой заговор, государь? – занервничал Бельский, чувствуя, что у него подкашиваются ноги.

– Вот государем уже меня зовешь, – ухмыльнулся без подобия улыбки на лице Годунов, – а сам чуть ли не самым главным заговорщиком заделался, как мне Федор Романов на пиру поведал…

– Не может быть такого! – охнул жалостливым голосом Бельский, жадно глотая воздух открытым ртом, как рыбина, выброшенная штормом на берег.

– Успокойся, Богдан, не о заговоре буду спрашивать, о другом…

– Как не беспокоиться, государь, когда в измене обвиняешь…

– Так я ведь всех других заговорщиков с их верными воинами по домам распустил – всех простил перед скорым венчанием на царство… И тебя прощу, Богдан, если вот здесь прямо передо мной признаешься и покаешься в своих тяжких грехах… – Видя, что Бельский открыл рот, чтобы начинать признаваться и каяться, Годунов резко и жестко осадил его: – Молчи и слушай! Мне твои признания о заговоре не нужны. Мне нужны другие признания. Признаешься, как на духу, забуду про твою измену, про заговор, который ты возглавил…

– Не я возглавлял… – тихо пискнул Бельский. – Не я был во главе, другие…

– Какая разница, кто был во главе, ты или другие? Плевать! – рявкнул Годунов.

На голос прибежали стражники, но он им так же зло и раздраженно бросил:

– Убирайтесь! Ждите, когда позову, «ко мне» крикну… Ждите, у нас разговор с воеводой не простой и долгий…

– Будем ждать твоего приказа, государь…

Стражники с обнаженными саблями, пятясь задом и беспрерывно кланяясь, покинули шатер.

Вид обнаженных сабель охраны Годунова не на шутку испугал Богдана Бельского. У него заломило в сердце, подкашивались ноги, хотелось пить.