– Десятилетия деградации, – возразила мама. – Дело не в этом.

– А в чем же?

– В том, что твой сын опять подрался.

Я растянулся на лежаке. Мне нравилась эта ситуация, книжная и кинематографическая. Сферическая мать недовольна гадким поведением юного принца, а батюшка…

– Из-за чего подрался-то? – поинтересовался отец. – Так или по делу?

– По делу, – ответил я. – Чего так-то махать?

Сейчас будет. Сейчас мама скажет, что прежде всего должно быть Слово.

– Знаешь… – начала мама.

– Некоторые вопросы можно решить только насилием, – предупредил я.

Батюшка с удовольствием отхлебнул полстакана мохито.

– Категорически с тобой согласен, – отец похлопал меня по плечу. – Молодец. А вы, маменька, плохо знаете классику. Как это там у Марка Твена?

– Судья сказал, что его можно исправить хорошей пулей, – сказал я.

Мама не нашлась, чем возразить, а у меня этот эпизод из «Гека Финна» любимый.

– Не все вопросы можно решить насилием, – мама, кажется, была настроена к утренней дискуссии под липами. – Это дурная привычка пускать в ход кулаки…

К бассейну, к бассейну.

– Напротив, это гораздо лучше, – перебил отец. – А иногда и гуманнее. Я понимаю – ты будешь возражать, но уж поверь мне, есть ситуации и есть люди, которые не понимают человеческого отношения, их можно впечатлить…

Я плюхнулся в бассейн с размаху, так, чтобы пузу больно, чтобы пробрало и весь сон соскочил, а то что-то спать хочется здесь, то ли от жары, то ли от обжорства, то ли атмосфера здесь сильнее давит, то ли время года, уж и не знаю. Но помогло. И вода холодная.

Когда я всплыл, они еще спорили, но кое-как, без огонька – мама соблазнилась мохито. Я немного погонял от борта к борту, разминая плечи и продыхиваясь в воду. Это помогает проснуться, давно заметил. И освежает. Сделал двадцать бассейнов, потом побрел к себе в номер. В ресторан подниматься не стал, решил не наедаться перед встречей, наоборот, нагулять аппетит. Нагуляем аппетит, потом заскочим куда с Анной, съедим баранью ногу, тут, я заметил, в меню полно бараньих ног с пряными травами. Так я думал, но потом вспомнил гуаву, не удержался и в ресторан все равно заглянул, в другой, на первом этаже.

Тут было гораздо хуже, полно всякого голодного народа и взмыленных официантов, гуаву выпили, остался ананасовый сок с рубленым льдом, пришлось довольствоваться им. Из номера я прихватил пол-литровый пластиковый стакан и нагло наполнил его ананасовым соком. После чего отправился на улицу.

Вдоль стены отеля «Кастилья» синело несколько пластиковых ящиков, принесенных вечерними вай-фай-культистами, и, как всегда, таксисты сидели возле машин и стояли возле машин, важные и самоуверенные, как таксисты во всем мире.

Через дорогу «Гранма» отдыхала в стеклянном саркофаге под пальмами, ее покой охраняли такие же пенсионные танки и престарелый самолет, и несколько скучных стражей, отец рассказывал, что «Гранма», в отличие от нашей «Авроры», полностью на ходу, и если залить соляру, то можно отправляться в новый поход.

Музей искусств напротив, сначала я думал, что возле него трубы кирпичные, вентиляция, но, приглядевшись, увидел, что это не трубы, а отвертки. Мультитул.

Возле трех кирпичных отверток стоял горбун, смотрел на крестовую, интересовался искусством. Горбун снова, и снова какой-то другой, высокий и широкоплечий, и седой, наверное, у них тут съезд. Горбатые Карибского моря. Или из санатория выпустили. На Кубе лучшая в мире медицина, тут прекрасно лечат болезни опорно-двигательного аппарата и опоясывающий лишай, я по телевизору видел, вряд ли горбун на самом деле горбун, это у него корсет наверняка. Или бандаж, пропитанный целебными мазями с экстрактом алоэ. Или что-то там еще. Экзоскелет. Да, кстати, этот горбун был не в плаще, а в цветастой рубахе с длинными рукавами. Но тоже старый. Или не старый, вот лицо какое-то застывшее, такое часто встречается у стариков, у молодых нет.

Анна ждала меня в конце площади Музея Революции. Стояла, разглядывая что-то в телефоне.

– Привет.

– Привет.

– В Гаване все-таки много горбунов, – спросил я. – Почему?

– Горбуны…

Я махнул рукой за спину, втянул голову в плечи, выставил лопатки, сделал несколько горбатых шагов.

– Здесь их полно. Я иду куда-то и вижу продавцов орехов, горбунов, продавцов сигар… Эти еще, ну, которые такси и чика предлагают.

– Ага.

– Не знаю, я куда ни иду, все время вижу ореховую женщину и горбунов.

Анна улыбнулась.

– Наверное, я привыкла, – сказала она. – Я горбунов не вижу.

– Ну да, наверное, глаз замылился.

– Много всяких людей приезжает. Может, и горбуны.

Может, и горбуны.

На одной из улочек, пятерней расходившихся от Музея Революции, был припаркован небольшой зеленый грузовичок вроде нашей «газели», но в два раза меньше и в четыре раза ржавее. Анна направилась к нему и, к моему удивлению, забралась на водительское место. Но спрашивать я не стал, запрыгнул на другое сиденье, да ладно, Великанова трактор, между прочим, водит и асфальтоукладчик.

– Надо прокатиться, – сказала Анна. – Далеко.

– Далеко так далеко, – ответил я.

В голове у меня карта острова нарисовалась, я подумал, что далеко тут вряд ли бывает, почему не съездить? Подумаешь, сто километров. К озеру, где птицы.

– Мне надо помочь, – сказала Анна.

Она оглядела меня.

– Ты лучше всего подходишь, – сказала она.

– Почему? – спросил я.

– Ты чужой. Ты не будешь говорить. Так лучше. Надо сделать кое-что.

– Хорошо.

– Хорошо.

Анна повернула ключ, мотор затарахтел, на стекле принялся кривляться американский ушастый мышь, теперь, со стертой краской, похожий на черта, грузовичок затрясся вместе с ним, запахло жженым сцеплением, Анна дернула за рычаги, нажала на педали, и мы поехали.

Из грузовика Гавана лучше, чем из BMW, хотя и жарче тут, и сцепление воняет горелой пробкой. Хорошо. Вряд ли Анне сильно больше шестнадцати, но у них тут права, может, в этом возрасте выдают. А может, здесь и прав не нужно. А может, здесь с графинь прав не спрашивают, и так ясно, что права у них есть.

В этот раз мы поехали на запад. Анна вела грузовичок уверенно, так, будто она на нем подрабатывала каждый день, я бы так не справился. Мотор тарахтел и плевался черной сажей на проезжающих мимо мотоциклистов, они ругались, стучали в дверцу грузовичка и показывали нам кулаки.

Начались пригороды, трущобные и серые, никакой краски, мало машин, много мопедов и велосипедов. Народ на улицах здесь болтался неприветливый, смотрел исподлобья и подпирал стены совсем не так, как в центре. Пригороды были заполнены недружелюбными лодырями, думаю, пробирайся мы здесь пешком, возникли бы проблемы.