Любина мама пугается. Сама Люба бормочет что–то невнятное. В итоге нас благодарят за заботу, и мы с чистой совестью, отказавшись от чая и бутербродов, возвращаемся в зиму. Кончик носа и уголки глаз пощипывает. Я грустно улыбаюсь: все прошло нормально, в этой семье мне по–прежнему доверяют. Буду по ним скучать. По ним всем очень сильно.

Подходим к машине. Матвей занимает переднее сиденье, я остаюсь одна на заднем. Захар вполголоса спрашивает у Матвея, куда путь держим. Тот так же негромко отвечает: «К Юле». Все верно, но я почему–то ощущаю укол разочарования.

Машина трогается.

— Меня домой, пожалуйста, — говорю громко. Хочу, чтобы это был мой выбор. — Я очень устала. Спасибо, ребята, что довезли. И вообще за всё.

Сказать бы больше, но о страшном говорить сил нет. Снова смертельно хочется спать.

Матвей оборачивается:

— Скоро приедем. Как ты себя чувствуешь, Юля? Больше... не тянет живот?

— Вроде бы нормально. Если долго хожу, он часто так. Потом проходит.

— Ложись спать сразу же.

— Да, конечно. Так и сделаю. — Стараюсь быть максимально послушной.

Ехать недалеко, мы тут все рядом живем, кроме Захара. Несколько минут, и бэха вновь тормозит у подъезда. Втроем выходим на улицу. Захар отворачивается и закуривает. Матвей помогает донести легкий рюкзак.

Мы останавливаемся на крыльце. Время прощаться.

Смотрим друг на друга. Снежинки кружат в воздухе — за ночь в городе значительно потеплело.

— Кажется, сегодня нас засыпет, — говорю я, имея в виду снег.

— Значит, десятая неделя, — произносит Матвей, имея в виду беременность. Бросает взгляд на мой живот, потом на губы.

Пульс ускоряется.

И я понимаю, что меня уже засыпало. Не снегом, а чувствами.

Пишу ему: «Спишь?»

Середина ночи, а я ворочаюсь. Места себе не нахожу.

Родители перепугались до смерти, когда увидели глубокой ночью родную дочь на пороге. Мама давай лоб щупать, температуру проверять. Папа вопросы задавал каверзные. Отмахнулась. Заверила, что всё в норме, просто мне там не понравилось. И не только мне. Ребята поехали в город, я на хвост упала. Нормальное объяснение, прокатило. Про Матвея ни слова не осмелилась вставить, иначе началось бы надолго! А мне не до этого.

Приняла душ. Поплакала немного, не от горя, а из–за переполняющих эмоций и вцепившегося в душу страха. Перед сном накатило, до этого я неплохо держалась.

Лежала под одеялом, поджимала колени к груди и прятала лицо в подушку. Было страшно. До костей продирала дрожь, что тупыми шутками и агрессией эти пьяные уроды могли довести меня до выкидыша. Что я могла потерять объект обнимашек на этой базе отдыха. Черт–те где в лесу, за городом. Все вокруг пьяные, до ближайшей больницы ехать неизвестно сколько! Наверное, я могла бы истечь кровью и никто бы мне не помог! Уж точно не Люба! Пульс долбило.

Кадры из фильмов, где героини теряют детей, всплывали в памяти и ранили ужасом.

Бедный мой ребеночек. Я к нему уже привыкла, и сам факт возможного риска холодил кожу.

Мне понадобилась помощь и поддержка. Сильное, мать его, плечо. Желательно ласковое слово. Взяла и написала сообщение будущему папочке, раз уж он теперь в курсе.

И вот лежу теперь, ответ ожидаю.

Матвей молчит. Наверное, и правда спит. Обидно: я тут борюсь с кошмарами, а он дрыхнет. Впрочем, это ведь хорошо, что у человека отличный сон? Хоть кто–то из родителей должен быть со здоровой психикой.

Мы же с Объектом снова будто вдвоем. Он и я в целом мире. Так и засыпаем: я прижимаю руку к животу и тихонько не то скулю, не то плачу. Вокруг становится слишком много страха, я лежу в чаше из него, глотаю его вместо воздуха, по щекам текут его соленые капли. Боюсь за Объект и грущу, что моя жизнь такая теперь. Мне так жаль, что всё в ней неправильно. Не о том я мечтала. Матвей не позвал жениться и не обрадовался. Он поцеловал меня в лоб, сказал, что должен подумать, после чего уехал. Да и не хочу я так: по залету. По любви хочется.

Просыпаюсь поздно и в первую очередь думаю о том, что Объект, должно быть, мужского пола.

Мальчик.

Присаживаюсь в кровати и глупо улыбаюсь.

Идея приходит внезапно, и становится поразительно ясно, что так и есть в действительности. Мне очень сложно представить Матвея с дочкой на руках. А себя с сынишкой — запросто. И я так живо воображаю себе эту картинку, что улыбаюсь еще шире. У меня будет собственный мальчик.

Вдох–выдох. Строим дзен заново. Из того, что в наличии.

На телефоне от Матвея только одно сообщение: «Да, спал, прости. Как ты себя чувствуешь?»

Перечитываю его несколько раз. Так себе приветствие, скажем прямо. Ни ласкового слова, ни горячего заверения. Я для Мота не любимая, а контейнер для вынашивания, который не должен нервничать. Поэтому усердная сдержанность. Ни слова лишнего. Лучше бы наорал, что я дура безмозглая, чуть не потеряла наше сокровище, когда поперлась хрен пойми куда. И так далее. Он умеет, я знаю.

По фи–гу.

Для дзена материала по–прежнему критически мало, и я решаю позавтракать. В идеале — оладьями.

Иду умываться, потом в кухню. Через час просыпается Люба и обрушивает на меня целую тонну эсэмэсок с извинениями! Я бы отнеслась к ним спокойнее, если бы не замирала при каждом телефонном сигнале. Не от нее ждала сообщений. Подруга всегда была для меня лишь на втором месте после Матвея. Должно быть, ее это расстраивало.

День проходит в ожидании чего–нибудь. Какого–нибудь небольшого грузовичка с розами или тоненького кольца с бриллиантами. Я много лежу, читаю, смотрю сериалы.

Когда на улице раздается громкий гудок, вздрагиваю и подбегаю к окну в надежде. Но это лишь кортеж с чужой свадьбой. Надуваю губы. Издевательство. Все вокруг женятся, а меня и по залету не берут. Тихо сама себе посмеиваюсь.

Ближе к вечеру варю суп. Папа тут же, на кухне, пьет чай и смотрит футбол по телику. Мама болтает по телефону с подругой. Затем решительно заходит в кухню и говорит мне:

— Юль, а ты часом не беременная у нас?

Смотрит в упор. Отец начинает кашлять, подавившись, а я глаза округляю, холодея.

— С чего вдруг такие пошлые мысли? — отшучиваюсь. — Мамуль?

Сердечная мышца интенсивно сокращается. Кто проболтался? Я бросаю картофель в мультиварку, следом вливаю туда бульон. Вся такая занятая хозяюшка, любо–дорого посмотреть.

— Слава богу! Да тетя Маша рассказывает, что у ее коллеги дочь, вертихвостка, скрывала беременность до последнего! Когда уже поздно было что–то делать. Папаша там, конечно, на попятную. Теперь родителям разгребать.

— Понятно.