«максим», «кольт», «браунинг», «шварцелозе». Могу работать на «виккерсе», «шоша»…

— Ого! Молодчага!

— Рад стараться, ваше благородие!

Подчиненные повиновались Лахно беспрекословно. В отряде он навел железную дисциплину. У избы, где располагались его солдаты, всегда стоял часовой. Но с картой и компасом не ладилось; Лахно виновато разводил руками.

— Церковноприходские мы. Науки не достигли. Но дело знаем. С атаманом Семеновым по Дальневосточному краю погуляли, тайгу вдоль и поперек исходили, не пропадем.

Лахно отлично ориентировался по звездам, точно определял стороны света по приметам, горожанину неведомым и непонятным.

Горчаков позанимался с Лахно и убедился, что тратил время не напрасно: Лахно все схватывал на лету. Установив стрелку компаса на норд, он подходил к ближайшему дереву. Где мох гуще, там и север. По-детски радовался, нахваливал компас:

— Не брешет, собачий сын. Чик в чик показывает.

В противоположность Лахно, Господин Хо целые дни грелся на солнце, дремал, посасывал сигарету в тонком резном мундштуке, нехотя останавливая на Горчакове затуманенный взгляд. «Не подсыпет ли он в табак опиум или иную дрянь?» — тревожился Горчаков. На настойчивые просьбы и строгие приказания Господин Хо не реагировал. Горчаков злился, но обострять отношения до поры не хотел.

Однажды, когда Господин Хо демонстративно не явился на стрельбище, Горчаков рассвирепел. Передав командование Лахно, вскочил на коня и вместе с Лещинским поскакал на хутор, где расположились хунхузы. Господин Хо, лежа под яблоней, безмятежно курил, сизый дымок вился кольцами. Безносый верзила сидел рядом на корточках, лениво помахивал веточкой, отгоняя мух. Верзила дремал, но челюсти его ритмично сжимались, он жевал бурый нас[97], все вокруг было заплевано жвачкой.

Горчаков спрыгнул с коня, кинув поводья Лещинскому, Господин Хо не шевельнулся.

— Встать!

Хунхуз медленно повернул голову, выпустил густую струю дыма в лицо Горчакову. Куда подевался элегантный, изящный господин, который бывал у Конфуция? Где трость с набалдашником? Английский костюм первоклассного покроя? Перед Горчаковым лежал, нагло развалясь, жилистый темнолицый человек с вислыми усами, в маньчжурской шапочке. За широким матерчатым кушаком — кривой нож. «Где-то я видел такой», — мелькнуло у Горчакова.

Он сдвинул локтем полевую сумку, рука скользнула в карман. Браунинг грянул над самым ухом хунхуза, Господин Хо прикрыл глаза густыми ресницами. Безносый кошкой кинулся на Горчакова и, остановленный окриком хозяина, застыл с ножом в горсти. «Тоже кривой, — машинально отметил Горчаков. — Любопытно…»

Господин Хо потянулся, встал.

— Зачем волноваться, начальник? Зачем шуметь? Уши надо беречь. Очень. За ушами охотятся, за них нам деньги платят. Три доллара пара. А чтобы не протухли, их поджаривают на соевом масле, как пампушки. Береги уши, начальник, в Китае климат пу-шанго — отморозишь, либо отрежут. — Господин Хо не только трансформировался внешне, изменилась и его речь.

— Пусть попробуют. Мои уши дорого обойдутся.

Горчаков подобрал пустую бутылку из-под виски, швырнул ее в воздух и вдребезги разнес из пистолета. Господин Хо зааплодировал.

— Твердая у тебя рука, начальник. Верный глаз… Не горячись. Говори, зачем пришел?

— Предупредить. Не бездельничай. Готовь своих людей — тренируйся в стрельбе.

— Зачем хунхузу тренировки? Хунхуз на коне — как ветер, из карабина на скаку соколу в глаз попадет. И шашкой владеет, и в рукопашной за себя постоит. А как бросает ножи! Видел наши ножи, начальник?

— Довелось однажды. Вот такой. В Харбине…

— Возьми, пожалуйста. Подарка… — Хо сорвал нож с пояса Безносого, протянул.

Горчаков колебался.

— Боишься, начальник? Думаешь, на ноже дракон сидит? Думаешь, нос у тебя провалится? Тогда бери мой, а я возьму его. Я ничего не боюсь, даже драконов.

Господин Хо еще долго хорохорился, но людей своих на стрельбище все же привел.

— Нешто это солдаты? Бандюги отпетые! В кости режутся, поголовно анашу курят. У каждого баклажка спирта, на женьшене настоянного. Китайцев грабят. Одно слово — разбойники! — негодовал Лахно.

— Не огорчайся, братец. Этим варварам отведена вспомогательная роль.

— Навроде пушечного мяса?

Утром в палатку ввалился черноусый детина в полувоенной форме, хлопнул нагайкой по голенищу.

— Господин Горчаков? Позвольте представиться, Мохов. — Атаман сел, швырнул плеть на стол; звякнуло блюдце.

Горчаков нахмурился.

— Познакомьтесь, — сухо представил Горчаков, — наш переводчик, господин Лещинский. Владеет китайским и японским.

— А стрелять умеет? — пошевелил усами Мохов. — Драться в одиночку? Уходить от погони?

— Господин Лещинский прислан руководством РФС. Рекомендован лично генералом Кислицыным.

— Ванькой? Рекомендатель! Сук-кин сын! Во время конфликта на КВЖД полком командовал, барахла нахапал — страсть. Все по тылам околачивался, портянки считал, старая стервятина!

Лещинский вскипел:

— Кто вам дал право поносить заслуженного генерала?

— Тоже мне генерал! Хрен я на его чин кладу, по диагонали.

— Как вы смеете!

— Смею, смею… Замкнись!

— Потрудитесь выбирать выражения, Арсений Николаевич! Господин Лещинский — русский офицер и оскорблять его, равно как и других, вам никто не позволит, — одернул Горчаков зарвавшегося атамана.

Мохов понял, что перехватил:

— Не серчайте, господа. Мы за один переход сотню верст сделали. Кони подбились, казаки тоже. Кадетского корпуса я не кончал, в обхождении не силен. Если против шерсти сказал — извиняйте.

— Ладно. Будем считать инцидент исчерпанным.

— Во, во.

— Прапорщик Лещинский укажет отведенную вам избу.

— Сами найдем, не маленькие. Бывайте…

Мохов, помахивая нагайкой, ушел. Лещинский негодующе проворчал:

— Еще один Бонапарт. Хамло неумытое.

— Успокойтесь, Станислав. Атаман — матерый волк, и взяли его не напрасно. Он нам пригодится.

— Такой же разбойник, как Господин Хо. Два сапога — пара. Специфический у нас контингент. Вас это не наводит на грустные размышления, Сергей Александрович?

— Вы правы. Но без этих «сапог» не обойтись.

Группа Горчакова деятельно готовилась к акции. Добросовестно занимались лишь немногие, остальные, по словам Лахно, «валяли ваньку». Однако вскоре все изменилось.

На базу нагрянуло начальство — полковник Кудзуки, капитан Маеда Сигеру, с ними японец в штатском, судя по подобострастному отношению спутников, в высоком чине. Выправка, грубый командный голос, отрывистая, лаконичная речь выдавали кадрового военного. Штатский господин не назвался, слушал доклад Горчакова, обменивался короткими репликами с Кудзуки…

Горчаков намеревался посетовать на Господина Хо и инертность Мохова, но воздержался: не стоит обострять отношения накануне рейда. В общем, дела идут неплохо, подготовка к операции осуществляется активно, установленные командованием сроки, похоже, будут выдержаны.

Замечаний по докладу не последовало.

— Мы довольны вами, господин Горчаков. Продолжайте работу. Приказ о выступлении получите заблаговременно. Помните, вы лично отвечаете за все. Мы, как видите, предоставляем русским эмигрантам-антикоммунистам полную свободу действий, руки у вас развязаны, господин Горчаков. Напоминаю, что всю информацию, добытую по ту сторону границы, а также отчет о боевых действиях представите вашему руководству и нам. Нам — в первую очередь, — сказал Кудзуки.

Японцы побродили по лагерю и уехали.