Офицер исподлобья смотрел на своего разговорившегося денщика, изредка недовольно покачивал головой, а один раз в сердцах выпалил прямо ему в лицо:

– Свинья! Они все равно пристрелят тебя! Они же варвары!

Так перевел Васильков. Смирнов и Стрельбицкий сурово покачали головами.

Фельдфебель осекся на полуслове, потом встрепенулся и, не глядя на своего хозяина, продолжил:

– Я готов вам помогать. Я все расскажу. Скоро будет удар по Большой Шубинке.

Замерли все, кто был в эту минуту на КП. Василькову, замолчавшему последним, показалось, что он только что сказал что-то страшное, какой-то важный секрет.

Командиры подошли к лежащей на столе карте. Вот она – Большая Шубинка, левый фланг нашей обороны. Что могут предпринять здесь немцы? Форсировать реку и ударить в обход?..

Неожиданно оживился немецкий офицер:

– Почему вы не сдаетесь? Поляки сдались, французы сдались… А вы продолжаете упорствовать! Почему?

Генерал отвлекся от карты и посмотрел на немца. Куда только делась его дрожь! Сейчас перед Смирновым стоял не мокрый, трясущийся от страха пленник. Теперь это был настоящий солдат рейха – преданный фюреру и беспощадный к его врагам! В горящих голубым огнем глазах под воспаленными красными веками металось пламя ненависти, казалось, еще немного, и фашист бросится на генерала прямо со связанными руками. Последний жест отчаяния, генерал знал это по опыту, может преобразить человека, явить его истинную натуру, даже здесь, в плену, даже в такой безнадежной ситуации, как у этого офицера.

– Шесть дней назад мы окружили отряд русских. Мы легко могли перебить их, но поступили цивилизованно: мы предложили им сдаться. Но они… – Немец на слове поперхнулся. Переводивший его речь Васильков завороженно ждал продолжения, ему очень хотелось узнать, что же сделали наши ребята.

Зато генерал Смирнов сразу понял, о чем речь. При въезде в деревню Зеленино противник устроил засаду. Фашисты пропустили бойцов охранения, а когда появились машины с орудиями, окружили их и открыли огонь. Погибли командир батареи и его помощник. В ответ на предложение сдаться курсанты ответили дружным огнем. Гитлеровцы не выдержали такого натиска и стали разбегаться. В результате батарее удалось пробиться к своим.

Немец наконец откашлялся. Отпихнув в сторону испуганного денщика, он ринулся было вперед, но наткнулся на ствол направленной в грудь винтовки.

– Наша дивизия успешно воевала в Европе. Там все было цивилизованно и понятно. Но здесь… Русские солдаты совсем не хотят сдаваться! Мы могли их всех перестрелять, но поступили благородно – предложили им почетный плен. И что наделали ваши юнкера? Они разгромили нашу роту и захватили орудия!

Смирнов улыбнулся. С одной стороны, он был горд подвигом советских воинов, своих подчиненных, отказавшихся сдаваться, с другой – его слуха коснулось знакомое и, казалось бы, навсегда забытое слово «юнкер». Было странно и непривычно, словно он опять вернулся в то далекое время…

Тогда, накануне первой германской войны, он закончил Виленское военное училище и в чине подпоручика был назначен в 141-й пехотный Можайский полк в город Орел. Юнкера, подпоручики… До сегодняшнего дня генерал думал, что все это бесследно кануло в Лету. И вдруг нежданно-негаданно снова возникло в памяти, и кто же оживил эти воспоминания? Пленный германец. Все правильно, все по-военному. Поистине, странно все устроено в этой жизни.

– Разве вы воины? – обессиленно хрипел офицер. – Вы же нелюди! Дикари!

Василькову невольно передалось возбуждение пленного. Он тоже начал хрипеть, а некоторые, особенно важные слова вырывались у него так же громко и вызывающе, как и у фрица.

– Не кипятись, сынок. – Смирнов по-отечески глянул на переводчика и уже суровее в сторону немца: – Мы у себя дома! А вот вы свое уже отвоевали!

Через час пленных под охраной отправили на машине в Малоярославец.

* * *

В предрассветный час изрытый воронками рубеж казался пустынным, словно все его защитники ушли этой ночью, оставив окопы и грозные бетонные доты.

На самом деле война была рядом. В морозной тишине послышались неясный шум, шорох и позвякивание металла. Потом по мерзлой земле застучали десятки каблуков, стали различимы приглушенные голоса. Рубеж оживал. Невидимые врагу, по ходам и оврагам в пустующие окопы начали спускаться цепочки курсантов – словно свежая кровь в опустевшие вены, вливалось в ряды защитников свежее пополнение. Несколько десятков человек с оружием и долгожданными ящиками с боеприпасами прибыли этим утром на передний край обороны.

Несколько человек спрыгнули с бруствера в глубокий окоп. Следом один за другим стянули вниз с десяток цинковых ящиков с патронами.

– Здорово, мужики! – растянулся в улыбке один из новобранцев, неунывающий курсант Уфимцев. – Как вы тут?

Яхин посмотрел на вновь прибывших и, прислонив к земляной стенке лопату, которой до этого углублял окоп, обратился к сидящему рядом Пахомову:

– Слышь, Пахом, никак подкрепление. Теперь нам веселее копать будет.

– Да будет вам. Вот, лучше угощайтесь. – Уфимцев протянул Яхину начатую пачку «Беломора».

– Это другое дело. – «Старожилы» по очереди выцарапали замерзшими пальцами по папиросе, с удовольствием закурили.

– Ну что, наложили фрицы в штаны? – пытаясь завести разговор, вымученно хихикнул другой новобранец, черноглазый Мамедов. – Целые сутки ни выстрела! Говорят, попрятались, как мыши.

Яхин устало сплюнул под ноги:

– Попрятались, попрятались. Давайте, вон, берите лопаты и – за работу.

Веселья не получалось. Разгоряченное переходом и предчувствием скорого дела пополнение топталось в узком проходе, густые клубы пара и табачного дыма, вырываясь наверх, моментально таяли в холодном утреннем тумане. «Старожилы» Яхин, Пахомов и Васильков, давно обжившие эту позицию, были непреклонны: они знали, что такое надежное убежище, и всячески старались поддерживать его в рабочем состоянии.

– А мы думали, тут наконец наши винтовки понадобятся, – разочарованно произнес Уфимцев и, затянувшись в последний раз, бросил тлеющий окурок на землю.

Молчавший до этого Пахомов повел плечами и назидательно произнес:

– Объясняю для бесстрашных. Прицельно сбросить бомбу в окоп трудно. А если она взрывается рядом, то осколки разлетаются над поверхностью и никого не задевают. Так что копать надо глубже. Поэтому за дело, братцы. Лучше согреетесь!

– Но мы же сюда не себя спасать пришли, а Москву, – не унимался дотошный Уфимцев.

– Как же ты поможешь Москве, если тебе первым же осколком половину твоей распрекрасной башки снесет? – осадил его Пахомов. – Ты здесь живой нужен.

Все, кто был в окопе, невольно заулыбались: шутка шуткой, а ведь так оно и есть: не укроешься – погибнешь при первом же налете.