Она помолчала, глядя на меня жалобным взглядом:

— Давай все-таки свозим меня в больничку и проверим голову, а?

— Завтра ты проснешься и свыкнешься и с этими новыми чертами характера, — поднялся я вместе с ней, поудобнее перехватил под попку и понес в дом. — С когтями же свыклась…

— Какие еще сюрпризы будут, Глеб? — жалобно проскулила Даша, укладываясь у меня на плече. — Когда это все кончится?

— Да, в общем, почти никаких уже не будет, — шагнул на лестницу.

— У меня между лопаток болит… За что ты меня так?

— Это моя метка, — уложил ее на кровать. — Сейчас принесу аптечку.

— Не уноси уже, — прошептала она с тяжелым выдохом. А когда я вернулся — ведьма уже спала. Только промычала что-то несвязное, когда промокнул метку и заклеил пластырем. Раздеваться и раздевать не было сил — сгреб ее в объятья и натянул одеяло.

* * *

И правда — росомаха.

Я обнюхала собственные лапы, выпустила когти, запуская их в листья, вздохнула. Знакомое крыльцо виднелось в лучах рассветного солнца совсем рядом, и я побрела к нему. Обнюхала место, где вошкался вчера еж, покосилась на кусты, в которых прятался волк… и сменила траекторию. Вряд ли я его выслежу, наверное, убежал далеко, но все же было интересно. Взять след серого не составило труда — яркий запах был таким четким, будто нарисованным мелом на асфальте. И я следовала за ним, удаляясь все дальше в лес, карабкаясь по поваленным стволам, спускаясь в овраги. Я четко осознавала, что отдаю часть решений новому инстинкту, но он не мешал мне чувствовать новое и любоваться этим миром с совершенно другого ракурса. Это чувствовалось как невероятное единство.

И было неудивительно, что не я заметила, что впереди что-то не так.

Моя новая часть засекла необычное каким-то одной ей известным способом. Я отвлеклась от красот и принюхалась — запах стал ярче. А еще… было в нем что-то пугающее. Меня. Но не зверя. Последний победил, и я сдалась любопытству.

Волк не ушел далеко…

Я наткнулась на трупик серого под деревом. Он лежал, неестественно выгнув шею. Шерсть раздувал ветерок, налетающий легкими порывами, навевая грусть. Все звериные инстинкты отступили — мне стало жутко и обидно, ведь он приходил ко мне за помощью, а я не смогла помочь. Какой ужас! Животные чувствуют во мне что-то, что их обманывает, и умирают, не получив надежды спастись.

Я шагнула назад и поспешила обратно… только дороги не запомнила. Зверя отбило напрочь, а я металась по лужайкам, неуклюже мчалась то в одну, то в другую сторону, и, споткнувшись, улетела в овраг.

— Даша! — послышался окрик, и я открыла глаза. — Даш…

Глеб всматривался в мое лицо, нависая сверху… нет, даже не нависая — конкретно придавливая.

— Что, снова выгуливал моего зверя? — прохрипела я и только тут осознала, что все помню. Распахнула глаза на мужчину: — Я его видела!

— Я рад, — пробурчал Глеб, выпустил меня и откатился на свою подушку.

— Я видела волка, который вчера приходил! — подскочила я и повернула к нему голову. — Он умер…

— Звери умирают, — прохрипел он.

— А еще я… бродила во сне на каких-то кривых огромных лапах…

Послышался сдавленный смешок.

— А у тебя тоже росомаха? — осенило меня.

Он скосил на меня глаза:

— Нет.

— Ну а кто? Волк? — Это вдруг стало забавным.

То, что он хищно сузил на меня глаза и сжал зубы так, что скулы проступили, я не нашла достойным внимания.

— Нет, — хрипло прорычал, медленно вынимая руку из-за головы.

— А зверь должен соответствовать весу? Ну не ежик же…

Я удивленно проследила выпад его руки, а в следующую секунду упала ему на грудь.

— …Глеб, я… — поискала опору руками, попытавшись приподняться, но ежиком Глеб точно не был — хватка была железной. — А может, ты медведь?

— Умница, возьмешь с полки пирожок, — и он перевернулся со мной так, что я оказалась придавлена им к кровати.

— Серьезно?! — вскричала. — Ты — медведь?! Ну то есть у тебя его повадки? Что это значит?! — Глеб хмуро взирал на меня, скрипя зубами, пока я билась в его руках. Стало так страшно, будто он сейчас начнет превращаться в животное. — Глеб, пусти, пожалуйста!

— Да твою мать! — ругнулся он и рывком поднялся. — Ненормальная…

Наверное, мерзкий характер росомахи, как утверждал Глеб, мне бы сейчас пригодился. Только его и след простыл — мне стало по-детски обидно и горько. А еще жалко волка… Со всех сторон какая-то никчемность.

В ванной что-то грохнуло, ярко выругался Глеб.

Не знаю, сколько я так просидела, ожидая, когда он освободит туалет. Дверь, вопреки ожиданиям, не слетела с петель. Он тихо вышел и застыл в проходе:

— Прости.

Я подняла на него глаза:

— За что?

— Не знаю. Просто.

Хотела было позанудствовать, что прощение мне ему не выдать, так как он не понимает, за что его просит, но так и не раскрыла рта. Ему не все равно — чего еще требовать? Он и так на удивление терпелив для мужчины, который чуть не умер и продолжает испытывать массу неудобств от соседства со мной.

— За то, что снова напугал, — вдруг произнес он.

— Объясни… Ты и правда… медведь по повадкам? Поэтому настоящий ошивается рядом?

— Что-то типа того, — сложил он руки в карманы штанов и шагнул в комнату.

— А росомаха ко мне тоже припрется и будет кружить вокруг дома?

— Нет, у женщин… — он замялся, — не такие развитые звери. Нам с тобой хватит и той, которая у нас уже есть…

Я не смогла не усмехнуться:

— Боже… — запустила пальцы в волосы.

— Пошли в душ, — предложил вроде бы мирно Глеб, и тут же приложил очередным: — Я хочу тебя. Дико.

Испытывающий взгляд перекрыл кислород. Я только моргнула беспомощно, когда он подошел ко мне и подхватил на руки. И снова меня парализовало ступором — сопротивляться ему? Не смогу. Да и… не хочу…

— Мне впервые стало жаль, что я не поставил ванну. — Он стянул он с меня кофту, потом штаны. Белье неожиданно полетело в мусорное ведро: — Достали меня эти трусы…

— Привык к другому белью на своих любовницах? — подняла я бровь на наше отражение в зеркале.

— Привык к его отсутствию на моих любовницах, — он оскалился мне в лицо.

Одной частью я понимала — провоцирует, но другая сорвалась быстрее, чем успела подумать. Это напоминало все разом — драку диких зверей и страсть такой силы, что у меня закружилась голова от невыносимо крепкого коктейля жажды и желания. Глеб скрутил меня, рычащую и недовольную его превосходством так изящно, что я даже не успела его коснуться. Потолок крутанулся перед глазами, по лицу ударили жесткие капли, и тело, распластанное по кафелю, обожгло холодом.