Она не знала, что Эльбек завалился спать надолго. Думала,отлучился по нужде, по каким-то иным своим заботам, непостижимым и чуждым ей.Она знала лишь, что должна оказаться как можно дальше от него.

Измученные ноги ломило, и Лиза села, где стояла, а потомлегла навзничь. Но ее напугало сухое шуршание под головой. Она привстала,сбросила юбку и, расстелив ее, легла вновь, умудрившись еще и прикрытьсякое-как от легкого ветерка. И тотчас уснула. Будто утонула.

Утром ее разбудило солнце. О нет! Разве это было солнце,этот хищно разверстый зев, пышущий пламенем прямо в глаза? Этот жидкий огонь,льющийся с высоты?

Боже мой, сентябрь в низовьях Волги, в безводной степи!..Это ад.

Она брела понурясь. Стоило поднять голову и взглянуть вдаль, как раскаленную степь застилало колеблющееся марево; все струилось передглазами; потом начинали мелькать черные точки; голову разламывало. Лиза спешилавновь опустить глаза, ведь и вблизи, и вдали степь была все та же, все одна ита же: ровная, лишь чуть-чуть волнистая, бледно-золотая от никнущей, выжженнойсолнцем травы, с малыми яминами, холодно, мертво поблескивающими под солнцем тотут, то там солонцами.

Ветер дул.

Солнце пылало.

Трава шелестела.

Ну а Лиза шла.

Ей мерещилось, что голова наполнена огнем, жидким, тяжелым,и все уже сгорело в этом пламени. Все мысли и даже боль. Осталось только одно:«Нет. Я не упаду. Я буду идти».

Она все же упала. Но отчаянное упрямство и жадность к жизнипривели ее, как раненого зверя, к заброшенному худуку, степному копаномуколодцу.

Лиза лежала, приникнув лицом к иссохшей земле, руки ее не всилах были раскопать худук, добраться до воды, но она была счастлива уже тем,что слышит ее дыхание. Обычный человек не услышал бы ничего, но ее ухо,обостренное близостью смерти, улавливало живые голоса в земной толще. Это былаколыбельная песнь степи. Голоса сладостные, чарующие… О, уж и не нужно ничего. Толькобы слушать их, слушать…

Она уснула. И это был смертный сон.

* * *

О, Хонгор знал, что такое соляная степь и как она умеетвысасывать из человека жизненные силы и душу! Многие мужчины находили в нейсвой конец. Разве выдержать женщине? Тем более русской, не калмычке. Она былаодета по-русски, и сама, и вся одежда ее покрылись пылью и белой сухой солью.Лежала, раскинув иссохшие руки; скрюченные пальцы впивались в землю.

Ну что же, пусть будет мирным и спокойным путь этойстрадалицы к подножию трона русского Эрлик-Номин-хана. Как бы там его ни звали,пусть он смилуется над ее прегрешениями и не определит ей злых мучений впотустороннем мире!

Хонгор спешился, отвязал бортху с остатками воды и маленькуюдеревянную лопатку, без которой, он знал, не отрыть колодца. Путь по степи ещедолгий. Нужно и Алтана напоить, и самому напиться, и запас пополнить. Но раньшевсего надо схоронить странницу.

Он приблизился к мертвой, преклонил колени и осторожноперевернул тело.

Очевидно, она умерла совсем недавно и еще не закоченела.Волосы ее были до того пропитаны солью, что торчали, словно иглы дикобраза.Темные веки запали, щеки ввалились, губы покрылись растрескавшейся коростой.Щеки обожжены; на лице застыли не мука, не боль, а странное упрямство. Бровитак стиснуты, словно, и умирая, она пыталась заставить себя жить!..

Худая рука простерлась по земле, и Хонгор краем глаза успелзаметить, как что-то, блеснув, соскользнуло с иссохшего пальца.

Кольцо? Надо найти его и надеть снова. Человек должен взятьв свое последнее кочевье все, что было ему дорого при жизни. Хонгор раздвинулпыльные стебли травы и почти сразу отыскал тоненький серебряный ободок, украшенныйподковкой.

И в тот же миг в сухой, безводной степи пахнуло вдруг морем;земля закачалась, будто гигантская волна, грозя опрокинуть, накрыть с головой,и молодой насмешливый голос вновь зазвучал, перекрывая рев бури: «Держись,держись! Черт с тобой, живи нехристем!..»

Хонгор медленно закрыл глаза и покачал головой.

Великие тенгри! Вы с небес видите все и все знаете. Неужтопрошлое вернулось?! Неужто Хонгор снова видит то самое кольцо – кольцо своегоспасителя, ставшего потом лучшим другом, какого только может пожелать человек,воистину старшим братом, а затем и лютым врагом? Неужели это кольцо ВасилияСтрешнева?!

…И в памяти его вновь закипел вокруг штормовой Каспий,зеленая муть вспененных волн взметнулась до небес; вздыбился перевернутый карбас;снова тяжело ударил по голове борт… Василий удержал на поверхности полуживогомальчишку-калмыка, не умевшего плавать. Потом, когда Хонгор очнулся и самухватился за мокрый, скользкий борт, Василий, повисший рядом с ним, пригрозилбольше не спасать его, если Хонгор не поклянется, буде останется жив, принятьистинную веру Христову. Юный калмык молчал, стиснув губы в упрямую тонкуюлинию, уже простившись с жизнью и ожидая только новой волны, несущей гибель. Ивот она пришла, оторвала, подмяла под себя, потащила в глубину, и последнее,что услышал Хонгор, был бесшабашный крик: «Держись! Держись! Черт с тобой, живинехристем!»

А самое последнее, что он почувствовал, – железные крючья,больно впившиеся в его плечо. Это были сильные пальцы Василия с тонкимсеребряным колечком на мизинце. Колечком, украшенным подковою…

Хонгор вновь вгляделся в лицо женщины.

Она совсем юная! Она могла быть дочерью Василия иунаследовать его кольцо, но невозможно представить, что дочь русского нойонавдруг оказалась в степи одна, одетая как простолюдинка. Разве что онаунаследовала беспокойный нрав отца и его неуемную охоту до всяческих приключений.

Нет, теперь уж никогда не узнать ни кто она, ни как попало кней сие памятное кольцо. Он вздохнул, рассеянно надвинул кольцо себе намизинец, как носил Василий, и, с усилием вонзив лопатку в сухую землю, бросилком земли на неподвижное тело.

И вдруг…

Удар грома расколол и свод небесный, и твердь земную. Хонгорвздернул голову и на миг зажмурился, ибо чуть ли не в глаза ему вонзиласьстрела молнии! Откуда ни возьмись налетел ветер, вмиг затянувший небеса тяжелойчерной кошмой туч, сразу обрушился ливень. Да с такою силою, что Хонгорневольно согнулся, заслоняя голову.