Стали находить общий язык с Петром Фёдоровичем и Шуваловы, входившие в ближнее окружение Елизаветы. Страна готовилась принять нового государя.

А что же Екатерина? Она тоже стала искать силы, на которые могла бы опереться в политике. И такие силы нашлись. На первый взгляд это кажется странным — кто мог поддержать не имеющую никаких прав на трон авантюристку в её стремлении к власти? Конечно, взгляды наследника и его личность не у всех вызывали симпатию, но ведь он был законным государем, а в монархической системе уровень борьбы элит и политических группировок всегда идёт, не затрагивая самодержца. Борются за влияние на монарха, за доступ к нему, за те или иные решения, но никогда не затрагивается напрямую сама особа государя. Ибо его главная функция — сохранение устоев системы. Так было в XVI–XVII веках, так будет в XIX веке. Лишь в начале XX века среди элиты появятся желающие кардинально изменить «правила игры».

Но сложившаяся во второй четверти XVIII века политическая ситуация в России во многом отличалась от идеального образца монархической системы. «Устав о наследии престола» Петра Великого выбил из-под монархии важнейшую опору — положение о том, что выбор государя не зависит от человеческой воли. Пришедшие к власти в результате дворцовых переворотов Екатерина I и её дочь не обладали защитным иммунитетом, обычным для монархии. Они должны в значительно большей степени считаться с мнением и интересами элиты и, более того, закрывать глаза на её проступки. И здесь мы снова вернёмся к проблеме коррупции, которая уже сыграла один раз важную роль в истории российской царской семьи (см. выше главу о судьбе царевича Алексея).

Дело в том, что при монархическом государственном устройстве механизмы борьбы с нечестностью госслужащих работают совсем по-другому, нежели при знакомой нам демократии. В современном нам государстве чиновник является обычным служащим по найму и, как мы уже говорили выше, в основе его мотивации лежит материальная выгода — мне платят зарплату, я делаю свою работу. Такой подход делает управленца уязвимым перед предложением материальных благ со стороны. Важно также, что положение высших чиновников, включая главу демократического государства, ничем не отличается от чиновников нижестоящих. В результате коррупция является одной из главных проблем для демократии.

Конечно, демократическое общество уделяет значительное внимание борьбе с коррупцией, стремясь, с одной стороны, ограничить зону ответственности чиновников, а с другой — создавая мощные органы по борьбе с коррупцией. Всё это приводит к значительному увеличению государственного аппарата, а также к снижению его эффективности.

По-другому обстоит дело при монархии. Мотивация чиновника не ограничивается лишь получением материального вознаграждения за проделанную работу, но может иметь в своей основе идею служения государю как форму религиозного служения. Для такого человека подкуп будет не просто нарушением должностных инструкций, но и религиозным проступком. Безусловно, далеко не все чиновники являют собой образец добродетели и строгого следования долгу, но важно, что сама идеология государственной службы при монархии не допускает принятие посулов со стороны.

Важно отметить принципиальную разницу в распространении коррупции в монархическом и демократическом обществах — при демократии уровень коррумпированности чиновников возрастает снизу вверх, то есть наиболее коррумпированными являются управленцы высшего звена. При монархии, напротив, отбор чиновников идёт таким образом, что уровень коррупции снижается с ростом служебного положения.

Борьба с коррупцией при монархии значительно отличается от таковой при демократии. Отличается наличием на самом верху государственной пирамиды человека, который в принципе не может быть подвергнут коррупции — государя. И именно это позволяет вести успешную борьбу с коррупцией на самом высоком уровне, даже среди лиц, приближённых к особе его императорского величества. Угроза «дойду до государя» была не пустым звуком и вводила в трепет не одно поколение чиновников.

Советские историки и публицисты, рассуждая о расцвете воровства и взяточничества среди государственного аппарата Российской империи, любили цитировать фразу Николая I, якобы сказанную им своему сыну, будущему царю-освободителю: «Мне порой кажется, что только два человека в России не воруют — я и ты». Эта фраза должна была иллюстрировать разложение и безнравственный характер «реакционного царского режима».

Не будем выяснять, говорил ли государь такую фразу, или она представляет собой выдумку позднейших историков. Обратимся к её смыслу. И подумаем: не позавидовать ли нам жителям такого государства, где целых два человека гарантированно свободны от коррупции и занимают при этом два самых высших государственных поста? Глядя на современные российские реалии, поневоле позавидуешь далёким предкам, которые хотя бы могли не сомневаться в честности правителя своего государства.

Однако во времена правления Елизаветы Петровны этот механизм перестал работать. Государыня не могла позволить себе занимать жёсткую позицию в отношении коррупции просто потому, что прекрасно знала: и находящийся в заточении в Шлиссельбурге Иоанн Антонович, и находящийся в Ораниенбауме великий князь Пётр Фёдорович имеют куда больше прав на престол, чем она. В результате «государеву оку» — прокуратуре Российской империи — приходилось порой практиковать весьма необычные методы борьбы с коррупцией. Хорошо иллюстрирует нравы тех времён разговор, состоявшийся между генерал-прокурором Я.П. Шаховским и видным государственным сановником графом П.И. Шуваловым, в ведомстве которого органы прокуратуры нашли значительные упущения.

В ходе встречи П.И. Шувалов обвинял генерал-прокурора в том, что он напрасно причиняет ему неприятности. Шаховской отвечал, что он пытается пресекать только «противозаконные поступки» Шувалова, «основанные на личных выгодах», а также корысти. «Ваше сиятельство! Теперь вы уже довольно богаты и имеете большие доходы, — сказал Шаховской, — а я, при всех высоких титлах своих, и не мыслил ещё о каких-либо приобретениях. Дадим в присутствии его превосходительства (устроителя встречи графа И.И. Шувалова. — А.М.) честное слово друг другу: отныне впредь не заниматься более увеличением нашего достояния, не следовать влечению страстей своих, отступая от обязанностей и справедливости; но идти прямым путём, куда долг, честь и общая польза сограждан будет нас призывать. Тогда только соглашусь я носить имя вернейшего друга вашего, в противном случае молчать пред вами, угождать вам я не буду, чего бы мне того ни стоило».

Такое положение дел было весьма выгодно для русской элиты. Более того, отдельные её представители рассчитывали закрепить подобное положение на долгий срок, для чего создавались различные проекты ограничения самодержавия.

Обычно в популярной литературе об этих проектах упоминается вскользь в контексте развития российского общества по пути защиты своих прав, развития демократии и т.д. На самом деле авторы этих проектов видели в качества образца не Великобританию, а Речь Посполитую или Швецию, где власть монарха была ограничена в пользу узкой группы аристократии.

Приход к власти Петра Фёдоровича, законного наследника престола и по воле императрицы Елизаветы, и по старинному родовому праву, означал конец всем этим надеждам. Другое дело, если бы на престоле оказался малолетний Павел, а видимость реальной власти была бы в руках его матери. Такое положение вещей устраивало и иностранные державы, заинтересованные как в сохранении возможности своего влияния на внутреннюю и внешнюю политику России, так и в наличии нестабильности в её политической системе.