Канцлер был приговорён судом к смертной казни, которую императрица заменила высылкой в подмосковную деревню, а великой княгине пришлось выдержать весьма неприятный разговор с государыней, который, по сути, окончился ничем — императрица не имела на руках доказательств и в конечном итоге простила Екатерину.

Один из иностранных дипломатов писал в своём донесении, что в кульминационный момент встречи «Её Императорское высочество пала на колени перед императрицей и сказала, что, поелику имеет она несчастье, несмотря на свою невиновность, навлечь на себя опалу и вместе с оной самые оскорбительные унижения, каковые вкупе с семейными её неурядицами делают жизнь её слишком уж тяжёлой, ей остаётся только просить Её Величество явить милость и отпустить на весь остаток дней обратно к матери…»

Интересно, вспомнила ли Елизавета, глядя сверху вниз на стоящую на коленях Екатерину и слушая её лицемерные уверения в невиновности и клятвы, как сама два десятка лет назад также уверяла в своей невиновности правительницу Анну Леопольдовну?

Впрочем, в отличие от предшественницы, императрица позаботилась о своей безопасности, арестовав Бестужева и некоторых его сторонников — ту политическую силу, на которую могла бы опереться великая княгиня. Потому и не стала жертвой очередного переворота, а мирно скончалась в своей постели 25 декабря 1761 года. Её смерть стала прологом к финалу семейной драмы Петра и Екатерины.

Само восшествие на престол Петра Фёдоровича ставшего императором Петром III, было знаменательным событием в истории XVIII века. Впервые с 1727 года власть сменилась не в результате государственного переворота или политических интриг, а обычным, изрядно подзабытым, законным порядком. Государем стал человек, имевший права на трон и по «Уставу о наследии престола» Петра Великого, и по традиционному родовому праву. На трон взошёл наследник, известный всей стране, ибо почти два десятка лет в каждом российском храме каждый день на литургии поминался «государь наследник великий князь Пётр Фёдорович».

Наследство, полученное им от тётушки, нельзя было назвать лёгким и приятным. Страна была втянута в изнурительную для бюджета войну, финансы были расстроены, коррупция расцвела настолько пышно, что воспринималась уже как данность, проблемы, решение которых откладывалось почти всё двадцатилетнее правление императрицы Елизаветы, становились всё острее… Короче говоря, новый император не мог позволить себе постепенное вхождение в курс дела, от него требовались действия, и действия решительные.

И они не замедлили последовать. Рассматривая события первой половины 1762 года, поневоле проникаешься ощущением, что к штурвалу корабля российской государственности, отстранив рулевых, стал новый капитан, у которого уже был разработан новый курс.

В манифесте, оповещающем подданных о своём вступлении на престол, Пётр III обещал «во всём следовать стопам премудрого государя, деда нашего императора Петра Великого». Ссылка на деда обусловлена двумя обстоятельствами.

Во-первых, слова «внук Петра Великого» были составной частью титулования наследника престола при императрице Елизавете. Так государыня подтверждала в сознании подданных права своего племянника на престол. Поэтому отсылка к памяти деда выглядит логичной и уместной.

Во-вторых, как мы помним из истории, Пётр тоже пришёл к власти после правления женщины, дочери царя, и совершил крутой поворот во всех сферах российской политики. Если вспомнить, что первый император не слишком ладил со своей первой супругой и вскоре после вступления на престол сослал её в монастырь, то отсылка к памяти деда кажется уже не только риторической фигурой, но и намёком на определённую программу действий.

Деятельность нового императора показывает, что за двадцать лет своего пребывания в роли наследника престола он выработал некоторую программу или общие направления, которые и начал реализовывать, став во главе государства.

Одними из первых решений Петра III были сепаратный выход России из антипрусской коалиции и заключение с Фридрихом II перемирия, а потом и постоянного мира. К этому моменту Семилетняя война подходила к своему логическому концу. Франция проиграла морскую войну с Великобританией, а на европейском театре военных действий так и не смогла одержать победу над армиями Пруссии и Ганновера. Финансовые и военные ресурсы страны были истощены, народ роптал и мечтал о мире.

Австрийская империя так и не смогла вернуть себе Силезию — самостоятельно победить армию Фридриха не удавалось и прежде, а расчёт на помощь России и Франции не оправдался. К тому же её армия понесла наиболее тяжёлые потери (более 400000), и продолжать войну просто не было сил.

Таким образом, к моменту вступления Петра Фёдоровича на русский престол вопрос стоял не столько о продолжении войны, сколько об условиях заключения мира. То, что предложил Санкт-Петербург, превосходило все самые оптимистичные ожидания Берлинского двора — Россия прекращала войну «без аннексий и контрибуций» и, более того, возвращала Пруссии захваченные у неё восточнопрусские земли.

Последнее обстоятельство часто используют для обвинения русского императора в предательстве национальных интересов России. После того как Восточная Пруссия в 1945 году вошла в состав СССР в качестве Калининградской области, это обвинение в глазах обывателей стало особенно значимым. Однако, как уже упоминалось выше, изначально в планах русского правительства не было намерений оставлять эти земли за собой. Правительство Елизаветы Петровны планировало использовать их для обмена с Речью Посполитой и получить Курляндию или территории на Украине. Удерживать за собой «Кёнигсбергскую губернию», отрезанную от основной территории Российской империи курляндскими и литовскими землями с нелояльным немецким населением, обладание которыми не сулило нашей стране каких-либо геополитических выгод, никто не собирался. Эти земли предназначались для дипломатического торга, и Пётр III всего лишь поменял в этой сделке партнёра. Была ли эта сделка выгодна России? Вопрос далеко не однозначный — его следует рассматривать в рамках «кильского проекта» императора, о котором речь пойдёт ниже. Его реализации, в свою очередь, помешал переворот 1762 года, поэтому, продешевил русский царь или нет, сейчас уже не разобраться.

В публицистических и некоторых исторических сочинениях можно встретить мнение, что условия мира с Пруссией вызвали живейшее возмущение при иностранных дворах и в России. Возмущение Парижа и Вены можно понять, хотя они сами обдумывали условия сепаратного мира с Фридрихом Великим, но почему Россия должна обращать внимание на их позицию?

Другое дело — настроения российского общества. Но опять же и здесь не всё так просто. Среди низов дорогостоящая война с непонятной целью популярностью не пользовалась. Что касается элиты, то наибольшее возмущение должны были испытывать генералы русской армии в Германии. Ведь император отказывался от плодов именно их побед. Но странное дело. Оба русских командующих — и Пётр Александрович Румянцев, и Захарий Григорьевич Чернышёв — до последнего момента сохраняли верность Петру III, почему и были смещены со своих постов Екатериной II сразу же после вступлении на престол. Императрице потом стоило немалых трудов вернуть к активной военной службе первого, а второй на долгие годы стал одним из лидеров скрытой дворянской фронды.