– Не знаю. Она показывала мне ее… в хрустальном гробу.

– Сильфы используют хрустальные емкости, настроенные на вечный сон, как альтернативу смертной казни. Но Ева при этом, очевидно, в доме на хорошем счету.

– Если на хорошем… – задумчиво продолжила я за нее.

– Надо проверять, – повторила Далла. – У меня жезл на шесть часов, из них два занимает дорога – нужно было запутать следы.

Я кивнула, принимая как факт.

– Минут двадцать я прождала тебя, так что мне пора – а то превращусь в тыкву, не добравшись до дома.

Она поставила полупустую чашку на стол и поднялась с кресла.

– Когда ты сможешь передать мне следующую информацию? – спросила я.

– Не знаю, – нехотя ответила Далла, – пока что точно могу сказать одно – тебе нельзя возвращаться домой. Если в деле замешаны Сильфы – они вычислят тебя на раз.

– То есть все рождественские каникулы я проторчу здесь? – без энтузиазма переспросила я.

– «Каникулы» у тебя будут, когда выполнишь задание. А пока что: «Да».

Далла попрощалась и вышла за дверь, а я осталась сидеть, с тоской думая о том, что самое трудное только начинается, и никто, похоже, не собирается мне помогать.

Наконец, собравшись с силами, я встала, помыла посуду, и поднявшись на второй этаж, принялась раскладывать вещи назад. Маргарет с любопытством следила за моими действиями, но я не собиралась ничего объяснять.

Закончив, я накинула куртку, высвободила волосы из-под воротника и, плотно закутавшись в шарф, стала спускаться обратно на первый этаж.

В тесной комнатушке вдвоем с соседкой я находиться не могла. Казалось, ей больше нечего делать, кроме как наблюдать за мной. Библиотека тоже навевала сейчас мысли далекие от дела, потому и туда я не пошла.

Пару месяцев назад в подобной ситуации я направилась бы в нашу беседку, но сейчас специально повернула в другую сторону и, стараясь не обращать внимания на то, как мерзнут уши, побрела вдоль заснеженной аллеи.

Нужно было думать о том, какого черта добивается Ева, но думалось только о том, откуда Рован узнал про мои мысли. И о том, может ли он, в самом деле, быть тем, кого я искала столько лет. Мне слишком хотелось поверить ему, чтобы я могла здраво рассуждать.

Я завернула за очередной поворот, и замерла, увидев фигуру, закутанную в коричневую дубленку, подбитую лисьим мехом. Пелена снега застилала мне глаза, и только хорошенько приглядевшись, я спросила:

– Зэлма?

Зэлма шагнула вперед.

– Не останавливайся, – сказала она, – я тоже хочу погулять.

Мне показалось, что она врет. Зэлма абсолютно точно ждала здесь меня. Однако я послушалась, и мы нога в ногу двинулись вперед. Присутствие Зэлмы не мешало мне размышлять – думать плохо получалось и без нее.

– Мы жалеем о том, что произошло, – внезапно сказала она, и я вздрогнула.

– Мы? – я оглянулась на нее, и тут же снова отвернулась, чтобы не оступиться и не рухнуть в сугроб.

– Ева и я. Ты не должна была узнать обо всем так.

«Чтобы значил этот визит?» Мне могло бы стать любопытно, если бы не было так хреново.

– Ева хочет с тобой поговорить.

– И поэтому подослала тебя?

– Нет. Поэтому я пришла сама. Она не знает, может ли тебе доверять. Ведь ты соврала.

– Да?

– Ты сказала, что прибыла сюда, чтобы получить диплом. Но мы видели твое настоящее лицо.

Я резко остановилась и уставилась за ней.

– Вы что, подглядывали за мной в ванной?

– Да, – Зэлма спокойно выдержала мой взгляд. – А ты за нами разве нет? Кстати, в парке не так уж много белых ворон.

Это, конечно, да… И чтоб мне было не выбрать нормальный цвет?!

– Радагар в одно мгновение раскусит тебя, если ты не станешь осторожней.

– Что вы хотите от меня?

– Зайди к Еве. Как можно раньше. Чем быстрее мы проясним возникшие недоразумения, тем будет лучше для всех.

Я не успела ответить, потому что фигура Зэлмы колыхнулась и растаяла в снежной пелене, оставив меня гадать – она ли это была вообще?

Экзамены были сданы, и большая часть обитателей Академии разъехалась по домам. Уехала и Маргарет, так что на некоторое время я осталась в комнате одна.

Ее отъезд дал мне определенную свободу действий: я могла уже не следить так тщательно за тем, чтобы морок, наложенный на мою внешность, не спадал ни на минуту. Благо все, кого я могла интересовать, уже опознали меня.

Соседний блок тоже пустовал, так что я могла бы почувствовать себя почти свободной, если бы не ощущение угрозы, явственно нависшей над всеми нами.

Первые дни я провалялась в кровати, позволяя себе отоспаться за все прошедшие месяцы. Поднималась поздно и только для того, чтобы сделать себе чаю и снова нырнуть под одеяло. Снег продолжал мерно кружиться за окном, и только тот факт, что мне все равно не с кем было бы встретить Рождество, немного успокаивал меня.

Планшет не работал, как и мобильная связь, и потому ни позвонить кому-либо, ни связаться по телефону возможности не было. Идти же медиатеку и светить свои контакты на общих шарах я себе позволить не могла.

От Даллы новостей не было, из чего я могла сделать вывод, что меня бросили выплывать саму.

На четвертый день я наконец-то заставила себя подняться на ноги, упаковалась в самый толстый джемпер и пуховик и, заперев за собой дверь, поплелась в библиотеку – продолжать изыскания на тему, которая всю нашу компанию сейчас заботила больше всего.

Книги, заказанные Евой, уже лежали там, и, взяв их у Линды, я устроилась в самом углу, между книжных полок. Хоть и понимала, что Академия сейчас пуста, но все же хотела быть уверенной, что никто не наткнется на меня.

Скрывать, в сущности, было нечего. Мне просто не хотелось видеть никого. Все прошедшие дни я ощущала себя брошенной и разбитой, как старый фарфоровый чайник, который, походя, смахнули со стола и затолкали в угол ногой.

В дополнение ко всему я простудилась, и постоянно хлюпала носом, так что как бы я ни старалась оставаться незаметной, это давалось нелегко.

Я взялась листать книги по порядку, не зная до конца, что же ищу. Мысли постоянно сворачивали не в ту сторону, и в голове всплывали воспоминания о Дункане. Как он казался меня и как поглядывал искоса, с легкой улыбкой, будто не хотел привлекать внимания к себе.

Дункан всегда был закрыт от меня. Он не рассказывал ни о семье, ни о друзьях. Не уверена, что у него вообще был кто-то из них. По большей части он слушал, как я без умолку трещу обо всякой ерунде. Мне нравилось рассказывать ему о своих увлечениях. О великих чародейках. И о Гвендолин – в том числе. Никто другой не изъявлял желания слушать меня, потому как историей в моей группе не интересовался больше никто.