Печально улыбнувшись, я покачала головой — надо же, как воображение разыгралось. Вот так, наверное, и сходят с ума. Сначала убеждаешь себя в том, что происходит что-то странное, а окружающие улыбаются, поддакивают, но одновременно с этим перешептываются и переглядываются за твоей спиной.

Закрыв дверь спальни, я пошла вниз, но пришлось остановиться и крепко ухватиться за перила — нижняя ступенька терялась в какой-то дымке.

Хорошо, что неделя кончилась и завтра не нужно ни в школу, ни на работу. За уик-энд мы отдохнем, побудем вместе, а когда дочка расслабится, я наберусь смелости поговорить с ней о школе и выведаю, что ее так гнетет. Хотя, скорее всего, дело в том, что ей просто трудно на новом месте — первые недели любому даются с трудом, и Эви не исключение.

Не стоит так за нее тревожиться.

На самом деле это моя главная беда — повышенная тревожность.

Попытка почитать новый детективный роман не увенчалась успехом — помешал назойливый телефонный звонок.

— Алло?

— Миссис Коттер? Это Харриет Уотсон, из Сент-Сейвиорз. Я звоню, чтобы поговорить с вами о первой неделе Эви в школе.

— А, здравствуйте.

Я встала с дивана и ушла на кухню, плотно прикрыв за собой дверь. Вообще-то звонок выглядел странновато, но таблетка уже делала свое дело — волнения не было и голос звучал уверенно.

— Надеюсь, все хорошо?

Последовала недолгая пауза, как будто от меня ожидали еще чего-то.

— Неделя прошла спокойно, — сказала наконец мисс Уотсон. — Правда, мне показалось, что Эви напрягается, когда отвечает на уроке или вступает в контакт с другими детьми, но это, надеюсь, скоро пройдет.

— Мне кажется, она еще ни с кем не подружилась. Сегодня опять вернулась из школы расстроенная, твердила, что не пойдет туда в понедельник… Но что ей не нравится, не рассказывает.

— Да, Эви действительно адаптируется не так легко, как мы надеялись, — подтвердила Харриет. — Собственно, это одна из причин моего звонка: хочу предупредить, что выбрала вашу дочку для дополнительных индивидуальных занятий. Это даст мне возможность уделять ей больше внимания. Надеюсь, вы не против.

— Нет, нисколько. Это даже хорошо, — поспешно заверила я. — Большое спасибо, мисс Уотсон.

— Боюсь показаться назойливой, но опыт подсказывает, что чем больше школа сделает для адаптации ребенка, тем лучше, в особенности если… семейные обстоятельства не самые благоприятные. Два или три раза в неделю я стану проводить уроки творчества — мы будем рисовать, делать разные поделки и так далее. Занятия будут проходить в индивидуальном режиме; их главной задачей будет повышение уверенности в своих силах, развитие навыков социализации, а также подготовка к вызовам, которые могут ожидать детей в будущем. Я убеждена, что Эви это пойдет на пользу. С вашего разрешения, конечно.

До меня не сразу дошла суть ее слов.

— Разумеется. Это будет просто замечательно. Спасибо.

С плеч как будто свалился огромный камень.

Радуясь тому, что мне в кои-то веки предлагают помощь, вместо того чтобы ставить препятствия, я слушала планы Харриет Уотсон на ближайшие встречи с моей дочерью.

— Выйдет лучше, если вы не будете слишком настойчиво расспрашивать ее о школе, — добавила Харриет. — Скажем, что она вошла в состав особой группы. Это, к слову, так и есть. Будем надеяться, уже следующая неделя даст другие результаты.

Надо же, как хорошо мисс Уотсон понимает мою дочь. Не прошло и недели, а она уже заметила, что Эви скованно чувствует себя в классе, и хочет помочь…

— Спасибо вам большое за вашу помощь. Дома сейчас и правда все не просто, и я так вам признательна… — Мой голос дрожал от распирающей благодарности.

— Прошу вас, не надо ничего объяснять. Я все понимаю, миссис Коттер. Я еще позвоню вам, скажу, в какие именно дни вам нужно будет забирать Эви попозже.

— Хорошо. Я передам маме.

— Что, простите?

Я молчала. Нить разговора вдруг оборвалась в моей памяти.

— Миссис Коттер?

Я вспомнила.

— Да, дело в том, что утром Эви привожу в школу я, а днем ее забирает бабушка. У меня работа во второй половине дня, до пяти часов.

— Понятно, — протянула Харриет, как мне показалось, с некоторым напряжением. — А вы не могли бы поменять рабочие часы? Это очень важно для нас обеих — действовать сообща. Только так получится помочь девочке.

— Да, разумеется. — Щеки пылали от стыда. — Я поговорю с начальством, но я там новенькая. Скорее всего, забирать Эви все-таки будет бабушка.

Харриет повесила трубку, а на меня опять накатила волна смятения.

Можно подумать, что выход на работу был актом чистого эгоизма, вопреки интересам дочери. Надо было сказать учительнице, чтобы не лезла не в свое дело.

Я встряхнула головой.

Как же меня все достали!

Хотя нет, Харриет Уотсон все же пытается помочь. Конечно, мы очень разные, но почему-то казалось, что она меня понимает. Как будто знает, через что мне пришлось пройти.

Три года назад

Учительница

Харриет Уотсон положила трубку и обернулась. На пороге стояла мать.

— Когда? — каркнула она, ковыляя к дочери. — Когда ты наконец все устроишь?

— Скоро. Я же твержу тебе, мама, скоро все будет готово.

— Скорее бы уже. Я и так слишком долго жду, слушая твои жалкие отговорки… А ей плохо без нас.

Старуха зашаркала к выходу, отчаянно напоминая ожившего мертвеца, как раз под стать близящемуся Хеллоуину — прозрачная ночнушка, болтающаяся на тощем теле, словно саван, череп, просвечивающий сквозь жидкие волосенки, собранные в узелок на затылке. Если в мире и существует нечисть, то наверняка именно так она и выглядит.

Скоро Харриет тихонько поднимется наверх и продолжит готовить комнату на третьем этаже. И хотя все в ней противилось этим приготовлениям, мать уже настроилась, а значит, ничего отменить или переиначить нельзя, так что она просто сидела и слушала, как шлепанцы старой женщины шаркают по площадке второго этажа. Отворилась и снова и захлопнулась дверь спальни.

Тишина.

В соседнем дворе хлопнула крышка мусорного ящика, и девушки-студентки, весело смеясь, прошли под окнами.

Харриет завидовала их уверенности — сама она никогда такого не испытывала, и лишь иногда, в редкие моменты такой тишины, как сейчас, спрашивала себя, что ждет ее в будущем. Когда матери наконец не станет и она останется одна в этом старом, громадном, ветшающем доме. Что тогда?

Больше всего на свете хотелось начать жизнь заново, завести собственную семью. Чтобы у нее был ребенок, которому она отдавала бы тепло и нежность — то, чего никогда не получала от собственной матери. То, что видела иногда в отношениях между другими родителями и детьми.