— Мама, пожалуйста, я вовсе не хотела…

Но она послала внучке воздушный поцелуй, не получив в ответ никакой реакции; прошла мимо меня и громко хлопнула входной дверью.

Шея заныла. Меня замутило и бросило в жар.

Взгляд приковался к сумочке — раз, потом другой: там, во внутреннем кармашке под молнией, ждет желанное облегчение.

Что ж, выходные наступили. Неделя выдалась адская; все, что могло пойти не так, пошло не так. Завтра не нужно ни на работу, ни садиться за руль, ни быстро соображать, а значит, можно и немного расслабиться. Разве от этого кому-нибудь станет хуже?

Но вечер еще не наступил, а принимать таблетки днем — все равно, что напиваться с утра. Так делают только алкоголики. Например, Морин, моя бывшая начальница на прошлой работе: бывало, день едва начнется, а она уже то и дело заглядывает в свой кабинет, где было припрятано спиртное.

Возвращаясь в офис, Морин неизменно рассасывала мятную таблетку, но это не помогало: свежий запах алкоголя перебивал все. Зато, приложившись раз-другой к бутылке, Морин становилась спокойным, уверенным в себе человеком. Все агентство потешалось над ней, а я никак не могла понять: зачем? Почему она это делает?

Теперь понимаю.

Когда Морин ушла, я подала заявку на ее место — и получила его.

Интересно, где эта женщина сейчас? Что делает? Все ли так же выпивает по утрам?

Иногда мне кажется, что я иду по ее стопам, но чаще уверена, что до таких серьезных проблем еще далеко, ведь одна таблетка раз в три дня — не зависимость.

Вот когда Эндрю держали на таблетках, он, бедный, дня от ночи не отличал. И, как оказалось, к лучшему: ему уже немного оставалось, так зачем было мучиться и терпеть боль? А когда я приходила в аптеку покупать ему эти препараты, фармацевты выдавали их без лишних вопросов, как будто это были конфеты, а не лекарства. Может, врачи и фармацевты получили от правительства специальное указание: беспрепятственно выдавать сильнодействующие лекарства таким, как мой муж, чтобы те тихо доживали свои дни в мире персональных грез, не привлекая общественного внимания?

Нет, надо все же принять таблетку.

Я посмотрела на свои руки: ногти обгрызены, кое-где — до мяса. Значит, уровень тревожности опять зашкаливает, а это плохо. Нужно срочно что-нибудь предпринять, прежде чем тревога захватит контроль надо мной настолько, что будет трудно справляться даже с обычными делами.

Заветная таблетка уже голубела на ладони. Оберег, талисман, подкрепление для расшатанных напрочь нервов. Всего одна…

Не было ничего постыдного признать тот факт, что мне срочно требуется помощь. Даже самые собранные и уверенные в себе люди, бывает, нуждаются в поддержке.

Конечно, лучше бы пойти к врачу, чтобы получить рецепт на антидепрессанты, но ведь для этого придется рассказать ему всю историю от начала и до конца, посвятить чужого человека во все проблемы, которые будут записаны в медкарте, куда медсестры будут заглядывать на досуге и перемывать мне кости.

Да и зачем вообще нужны антидепрессанты? Это как минимум небезопасно: существует множество историй о том, как люди подсаживаются на них и превращаются в натуральных зомби.

Сейчас стало модно рассуждать о разных психических расстройствах, и можно подумать, будто к подобным людям стали относиться терпимее. Но это миф, потому что словечки типа «чокнутый» или «ненормальный» по-прежнему летят в спину тем, кто имеет хотя бы малейшие проблемы с психикой.

Предубеждения не только никуда не делись, но, может быть, даже стали еще сильнее, чем раньше: теперь, если в медкарте работника стоит диагноз «депрессия» или «тревожность», то для работодателя это равняется диагнозу «проказа» или «чума». И этот страх, страх превратиться в изгоя и лишиться возможности зарабатывать, не позволял обратиться за помощью к специалистам.

Я смотрела на дочку — она продолжала собирать конструктор, но уже без прежней ярости. Уход бабушки, похоже, подействовал на нее благотворно, и она успокоилась, хотя вообще-то мама права: в последнее время Эви ведет себя подозрительно тихо.

Мысль о том, что моя девочка страдает, пронзила внутренности тонкой, острой иглой, но не было никакого желания признавать, что она несчастна на новом месте, ведь переезд преследовал цель сделать счастливыми нас обеих.

Повинуясь какому-то импульсу, я схватила телефон и принялась рыться в сумочке в поисках письма Тары. Нашла, набрала на мобильнике номер, нажала кнопку звонка и стала ждать. На третьем сигнале она сняла трубку.

— Как же я рада твоему звонку, сейчас прямо расплачусь…

Мы обе рассмеялись, и уже через пару минут снова весело болтали, как раньше. Будто двух последних лет отчуждения никогда не существовало.

Выслушав мои жалобы на рабочий день, она сказала:

— Знаешь, Тони, мы с тобой такое повидали, что вся эта фигня на работе нам просто нипочем. Просто плюнь на эту твою сучку-начальницу, и всё.

Хороший совет… но не для нынешней меня.

Я попыталась перевести разговор на ее диагноз.

— Давай не будем об этом, — сказала она твердо. — Сегодня мы говорим только о тебе и Эви. Расскажи, как вы устроились на новом месте.

Пришлось описывать наш паршивый дом, и как я порой лезу на стену от мамы, и как все валится из рук.

Мы много смеялись, а когда разговор закончился, я почувствовала себя посвежевшей, как если бы провела целый день на спа-процедурах. Вот что значит выговориться перед хорошим человеком: пульс выровнялся, в голове прояснилось.

Дочка, слава богу, продолжала спокойно играть, так что я встала и пошла наверх, в спальню. Пора, в конце концов, начинать приводить дом в порядок.

Всего один крошечный шажок в этом направлении, но каждый день — и уже скоро, возвращаясь с работы, можно будет испытывать не стыд за неухоженное жилье, а гордость за уют, созданный собственными руками.

На пороге спальни я замерла, с отвращением глядя на гору черных полиэтиленовых мешков. Хотелось бежать от них куда глаза глядят, но я сдержалась. Знала — этот путь ведет в никуда. Пришлось собрать волю в кулак и войти в комнату, мотивируя себя тем, что давно пора навести здесь порядок.

Бесполезно.

Я сделала всего два шага, а потом снова застыла, беспомощно озираясь по сторонам.

Странно, но хлам, кажется, стал выглядеть как-то иначе. Нет, мешки оставались теми же, но в то же самое время в них что-то переменилось. Что-то неуловимое. Аура, наверное, стала другая.

И тут до меня дошло: пакуя вещи, я завязывала каждый мешок узлом, а теперь часть из них оказались развязанными.

Волоски на моих руках встали дыбом.

Я подошла и осторожно заглянула в развязанные мешки: вроде бы ничего не пропало, хотя в таком хаосе разве поймешь? При перетаскивании из гостиной часть мешков полопалась, и все, что из них вывалилось, пришлось рассовывать на скорую руку куда попало.